— Как много домов покинуто, и ни одного свежего пятна! Понятно: весь лес идет на восстановление Приволжска и на строительство гидроузла, заводов, фабрик, — невольно смягчая положение, проговорил Аким Морев.
Астафьев сказал:
— Человек умрет, и доски на гроб не достать… А вы говорите: «ничего».
— «Ничего» я не говорил и не говорю, — возразил Аким Морев, уже раздражаясь упрямой настойчивостью Астафьева.
— В «Партизан» направо, Иван Петрович, — подсказал шоферу Астафьев, все больше и больше убеждаясь, что Аким Морев — «слепыш», как те приезжие, кого в народе называют «стрекачами»: стрекочут, будто кузнечики…
…Правление колхоза «Партизан» разместилось в шатровом доме с обвалившимися завалинками и покосившимися воротами: верный признак, что у хозяина ни стыда, ни совести.
В комнате, отделенной от другой дощатой перегородкой, Аким Морев и Астафьев застали председателя колхоза Ивашечкина, человека еще молодого, потерявшего левую руку в годы Отечественной войны, председателя сельсовета Гаранина, мужчину высокого роста, с лицом, покрытым сплошными морщинами, словно сушеная груша, и бухгалтера Семина, желтоватого, толстого… точно барабан в оркестре.
Узнав о том, кто к ним заехал, все трое сразу же стали жаловаться:
— Колхозники губы надули.
— Переселенцы из Орловской области собираются восвояси.
— Коровы мало молока дают.
— Значит, плохо работают колхозники? — сочувственно спросил Аким Морев, веря жалобам руководителей колхоза и желая во что бы то ни стало помочь им.
— Сладкого пирога требуют… и больше ничего, — подтвердил предсельсовета Гаранин и покосился на секретаря обкома.
— А вы довели до их сознания решение весеннего Пленума Центрального Комитета партии? — задал вопрос Морев председателю колхоза Ивашечкину.
Ивашечкин встрепенулся, глянул на Гаранина, как бы спрашивая, так ли, дескать, линию гну, и сказал:
— На пленуме райкома проработали, на собрании коммунистов проработали, — и показал на себя, Гаранина и Семина. — Затем призыв на общем собрании колхозников произвели.
— А они одно орут: «Давай белого пирога!» Досконально! — напористо выкрикнул Гаранин.
— Вишь ты, какие они у вас, — заговорил Астафьев, брезгливо улыбаясь. — Может, пригласите хотя бы одну доярку? По вашему усмотрению, — добавил он, видя, как губы у Ивашечкина задрожали: знал Ивашечкин, что любая доярка прояснит гостям «суть дела».
Вскоре в комнату вошла румянощекая крупная женщина с красными, обветренными руками, какие бывают только у доярок. Не стесняясь, она поздоровалась с Акимом Моревым и, узнав, кто перед ней, произнесла: