Среди прочего, действия с нашей стороны имели далекий прицел: после освобождения Ульяна не должна чувствовать подозрительного отношения к себе. Наоборот, те, от кого она зависит, должны понимать: Волощук — наш человек. А значит, должна пользоваться полным и безусловным доверием. Когда связная это почувствует, то окончательно, по нашему расчету, успокоится — и скорее выведет нас на Данилу Червоного.
Главное же действие разворачивалось, конечно, в камере, где находилась Ульяна. Нашими стараниями там оказалась одна молодая женщина, назовем ее Юстиной, которая не особенно скрывала свою связь с оуновским подпольем. По легенде, ее взяли в Киверцевском районе, держали там, потом перевели сюда, в Луцк, в область, где следствие по ее делу продолжалось. Думаю, вряд ли нужно объяснять: сотруднику с такой легендой, как у Юстины, разрешили говорить все. Она сразу собрала вокруг себя единомышленниц из числа сокамерниц. Однако Ульяна Волощук, как докладывали мне, держалась именно так, как и предполагалось: не проявляла к Юстине никакого интереса. Ведь она за решеткой по недоразумению, настроений Юстины не разделяет, значит, на эти разговоры не ведется.
Но наша Юстина имела немалый опыт подобной работы. Поэтому свое представление сыграла грамотно, точно знала, как сделать, чтобы в определенный момент напряженная до предела Волощучка почувствовала с ее стороны фальшь. И вот здесь Ульяна насторожилась, так как поняла: Юстина — выражаясь их терминологией, провокатор. Вот только предупредить об этом Волощук не может — не имеет права, не рискует довериться ни одной из сокамерниц. А то кто его знает: вдруг в ситуации, когда каждый сам за себя, какая-нибудь женщина возьмет да и доложит о странном поведении комсомолки, которая вся из себя вроде невинную корчит, а сама интригует, партизанит, не знаю, как это еще назвать… Словом, вы поняли, я думаю.
Когда мне доложили, что Ульяна напряжена до предела и заметно борется сама с собой, чтобы настоящая сущность не проявилась, даю команду на финальную сцену: Юстина потихоньку договаривается с одной девицей, задержанной за антисоветскую агитацию, чтобы та передала на волю записку, или, как у них говорили, штафетку. А та не только согласилась, но и рассказала, кому эта цидулка пойдет. Назвала несколько фамилий, известных Ульяне. Естественно, Юстина позаботилась, чтобы Волощучка могла разговор подслушать. Ага, я не сказал — та, с которой Юстина договаривалась, тоже работала на МГБ. Правда, на вербовку пошла уже здесь, в тюрьме, в обмен на обещание, что ее семью не переселят, когда она получит срок, да и амнистию вскоре пообещали. Времена такие были, требовали договариваться с теми, кто признал свои ошибки, а также силу и справедливость советской власти. Тех, кто шел на сотрудничество, власть всегда старалась поддерживать, да и теперь ничего не изменилось.