— Там… там… там… пан-товарищ…
В проеме раскрытых дверей замерла вдова, в одной рубашке, босая, на плечах платок. Бросив на нее недобрый взгляд, Калязин сделал шаг вперед, наставил на женщину оружие, гаркнул:
— Сюда! В машину!
— Вот так? — Вдова попятилась.
— Кому сказано — с нами поедешь! — Ствол угрожающе качнулся в его руке.
Все-таки вдова успела сунуть босые ноги в какие-то чуни, которые стояли в сенях, и прихватить с собой фуфайку с крючка. Она молча прошла через двор, села на заднее сидение и молчала все время, пока мы в сопровождении Пилипчука — а тот до сих пор не мог ничего толком пояснить — мчались через все село к дому Васи Задуры, потому что из обрывистых фраз поселкового председателя поняли: что-то случилось с участковым или у участкового.
Подъезжая к его двору, услышали громкий грудной надрывный женский крик — даже не крик, так воет больная побитая собака. И тут же увидели жену Василия — она в порванной рубашке, с распущенными волосами сидела на земле возле колодца-«журавля» и обнимала деревянный колодезный сруб. Возле раскрытых дверей на пороге тихо сидели дети. Еще вчера, меньше чем полсуток назад — такие веселые, а теперь — словно видели, как вдруг ожила самая страшная сказка. Возле двора топталось несколько человек, которые вышли на крик, — соседи, и Калязин, еще не совсем понимая, что же тут произошло, рявкнул, как только машина затормозила:
— Детей уберите отсюда! Вон детей!
Его послушались, а он, сжимая пистолет, пересек двор. Край жердины «журавля», к которому крепилось ведро на цепи, был опущен в колодец. Но жестяное ведро валялось поодаль. Недалеко от ведра лежал мертвый пес — еще вчера он с лаем бросался на непрошенных гостей, а Василий цыкнул на него, загнав в будку. Теперь собачья голова лежала в луже крови.
— Сюда, сюда, пан-товарищ! — частил Пилипчук, жестами показывая — нужно вытащить что-то из колодца, то, что опустили туда вместо ведра.
Перехватив взгляд Калязина, я засунул пистолет в кобуру, приблизился к колодцу, взялся за жердь и потянул ее на себя. Она оказалась неожиданно тяжелой, но я налег сильнее.
Под исступленный женский крик и возгласы любопытных, которых множество набежало за это время из окрестных дворов, из колодца показался участковый Василий Задура.
Висел вместо ведра, подвешенный на цепи. С мертвого тела на мокрую землю капала вода.
Плохо помню тот день. Не потому, что пьян был, хотя помянули как следует того, кто не успел стать настоящим другом. Калязин велел нам с шофером снимать мертвого участкового с колодезной жерди, Пилипчуку и сбежавшимся перепуганным «штырькам» — разгонять народ по домам, а сам по телефону из поселкового совета позвонил в районную энкаведешную управу, и через полтора часа в Ямках стоял взвод, как их тут называли, «краснопогоннинков».