Червоный стоял рядом и внимательно слушал. Боковым зрением я заметил: он жестом запретил остальным вмешиваться и даже приближаться к нам, давая, таким образом, возможность мне послушать капитана НКВД, а москалю — выговориться перед смертью: в том, что жить Топоркову осталось ровно столько, сколько времени он говорит со мной, я не сомневался.
— Пускай… Учительница, Лиза Воронова… Ее за что?
— Знала, куда ехала… — Теперь Топорков держался так, будто его не сжимали с двух сторон, как тиски, руки двух бойцов. — Что тебе до нее, лейтенант? Думаешь, вот эти, с трезубцами, действительно их жалеют?
— Она… — У меня перехватило дыхание. — Она была… она была молодой…
— А на фронте, санитарки? Тоже молодые, их тоже убивали! Война, лейтенант!
— Нет войны… Ты же сам только что… Про хребет Гитлера… Ты… Топорков… она была молодой, такой молодой… Она верила, что ее защитят…
— Пусть верит меньше! Никому не верь, лейтенант! Особенно здесь, вот ему. — Кивок в сторону Червоного.
— Она… — Чем дальше, тем труднее мне было подбирать слова. — У нее же не было еще мужчины… Ты это понимаешь?
— А ты что же, не успел?
Все.
Теперь никого и ничего не существовало вокруг. Только я и капитан МГБ Топорков. В которого я выпустил из своего ППШ длинную очередь. Я не спускал пальца с гашетки, пока не разрядил весь диск.
Помню одно: как только я сбросил с плеча автомат и выстрелил, капитана сразу отпустили, он упал на землю и мои пули рвали грудь лежащего.
Почти в тот же момент сбоку ударили еще автоматы: это бандеровцы расстреливали остальных диверсантов, которых удалось захватить живыми. Предателя Червоный движением руки велел не трогать, а когда быструю казнь завершили — протянул ему, перепуганному, свой «парабеллум».
— Когда твои парни погибали, но не сдавались, у тебя не хватило духа, — произнес он. — Теперь можешь исправить эту ошибку. Люди смотрят, ну?
Когда предатель обреченно протянул руку за пистолетом, я вдруг понял: с меня уже хватит. Поэтому отвернулся, замер с пустым автоматом в опущенной руке, прикипел взглядом к пылающему дому, даже не вздрогнул, когда позади меня грохнул выстрел.
Чья-то рука легла мне на плечо. Даже не оглядываясь, понимал — это Червоный подошел сзади. Несмотря на все услышанное и увиденное, у меня не было желания продолжать с ним разговор. Наверное, командир бандеровцев сам почувствовал это, потому что промолвил только:
— Вот и все, Михаил.
— Я убил советского офицера, — глухо сказал я в ответ. — Правда твоя. Вот и все.
— Ты расстрелял убийцу и бандита. Ты выполнил свой долг, участковый.