— Не спится? — подходя, тихо спросила она.
— Обижаете, Катюша. Я вас жду. Как мы договорились. Армянский коньяк на столе. И закуска тоже. Все готово. — Он улыбнулся. — Надеюсь, вы не передумали компанию мне составить?
Девушка поймала его взгляд:
— Нет.
Он открыл дверь купе.
— Тогда — прошу.
Оглядев убранный яствами столик, Катюша села на пустующую полку.
— Хорошо, когда едешь один, — сворачивая пробку, сладко пропел Савинов. — Можно пригласить гостей, — он уже наливал коньяк в походные стопки. — Посидеть, поговорить по душам.
— И часто вы так по душам говорите?
Круглые колени проводницы приковали внимание Савинова.
— Как правило, мне попадается ответственный работник, который беспощадно храпит после законного пол-литра того же армянского коньяка. Так что сегодняшняя ночь — исключение. — Он поднял свою стопку. — За знакомство? И волнующие последствия? — в последней фразе читался вежливый вопрос, заданный галантным кавалером.
Опуская глаза, девушка снисходительно покачала головой:
— Вы своего не упустите, это точно.
— Может быть, на ты?
— Ты своего не упустишь, — поднимая голову, девушка открыто взглянула на спутника. — Но вы мне нравитесь, Дима. Ты мне нравишься…
«Своего не упустишь…». «Барыши со шмоток — это, конечно, хорошо, — думал он, глядя в глаза девушки. — Но неужели нет вариантов получше? Ведь они должны быть! Где-то совсем рядом. Сейчас все по земле ходят, кажется, пустой, но под ногами-то — россыпи: золото-брильянты. И почти никто об этом не знает. Но только не он. Возьми лопату, копни! У кого власти побольше, через несколько лет на экскаваторах будут ездить, разгребать, обогащаться. Шмотки — нет, это ерунда на постном масле. Насмешка. Глупость. Надо найти лопату получше, приготовиться…»
— О чем ты думаешь? — спросила Катя.
— О вас. — Он улыбнулся. — Прости, о тебе.
Дома, поставив чемоданы и сумки на пол, Савинов сел на табурет в прихожей и оказался перед зеркалом. Мать, бесконечно обрадованная его приездом, гремела посудой на кухне. Она всегда переживала за него, пока он странствовал.
— Тебе супа полную тарелку? — спросила она оттуда. — А, Дима? — Мать вышла в переднике, с половником наперевес. — Чего не раздеваешься?.. Устал?
— Немного, — не сразу ответил он, разглядывая розовый шрам над правой бровью.
— Супа, спрашиваю, полную тарелку?
— Половинку.
— Почему?
— Обедал в ресторане. В вагон-ресторане.
— Опять впустую тратил деньги?
— Тратил.
Мать вздохнула:
— Ну что мне с тобой делать?
— Ничего.
— А котлеты — две?
— Две, — вздохнул он.
Этот шрам — точно печать. Да вот только чья? И к чему обязывает?..