— Э нет, так не пойдет. Просто Женя. Мы теперь — одна команда.
«Комсомол так комсомол, — дома сказала ему мать. — Все лучше, чем твое бродяжничество».
А вот Петьку Тимошина так и перевернуло!
— Да ты рехнулся?! — завопил он в летнем кафе.
Все оглянулись как один. Точно бомба взорвалась! А потом, выпив коньяку, рассмеялся:
— Ты всегда умнее меня был. И хитрее. Только прикидывался: учитель, мол. Вот и сейчас свою игру придумал. Скажешь, нет? Корочками решил обзавестись, легализоваться. Что я, не знаю, как комсюки по заграницам шастают и шмотки оттуда возят? А я-то простак — призраки Савинова! Хитрец ты, Дима, ой, хитрец! А мне про подстреленную собаку лепил. Про «Греческую смоковницу». Про массажные салоны. Зачем? — Тимошин пожал плечами. — Даже обидно…
И пока Савинов, улыбаясь, подбирал слова, добавил:
— Знаешь, Дима… Мне-то ведь не стыдно в глаза людям смотреть. Хошь — покупай джинсы, хошь — проходи мимо. Я — продавец. Никакого лукавства. Головы не засоряю людям. А с тобой теперь все иначе будет…
— Что значит, иначе? — спросил Савинов.
Петька, не скрывая презрительной улыбки, взглянул в глаза приятелю:
— Другой формат, Дима.
Сидя перед телевизором, Савинов смотрел на мямлящего, в ряду других старцев, Черненко. А рядом с ним улыбался в камеру другой — помоложе, с пятном на полголовы. Неожиданно Савинов быстро встал с дивана, прошелся по комнате. Отправился в кухню. Залез в буфет, налил рюмку коньяку. Глядя в темное окно, выпил. Вот бы оказаться рядом с Горби! В нужную-то минуту! Тут за один год в министры можно попасть. А то и покруче. Чем черт не шутит, а может быть, рискнуть?..
И тотчас вздрогнул. Это было похоже на легкий порыв ветра, предшествующий грозе. Савинов прислушался. Голос! Очень знакомый. От такого голоса никуда не деться. Не заткнуть уши. Не убежать. Как и раньше, он шел изнутри его самого. «Еще один уговор, Дмитрий Павлович, — услышал он. — Чур, на чужую территорию не залазить. У каждого человека есть своя мечта. Вашу я знаю…»
А так ли опасно было предостережение Принца? Или это только пустая угроза — так, для острастки? Вот бы проверить…
Завернувшись в простыни, они сидели за столом в деревенской баньке. Савинов; напротив — лысеющий бугай, Григорий Тимофеевич Жадов, местный комсомольский вожак. И две девушки: черноглазая Катя — длинноногая, боевая, веселая, и застенчивая белокожая Маша, ее подруга. Пили водку, пиво; мужчины терзали уже не первого леща. Смеялись.
— Вы бы почаще к нам приезжали, Дмитрий Павлович, — сказала черноглазая.
— Будешь с Дмитрием Палычем ласковая, он тебя не забудет, — ободрил ее Григорий Тимофеевич. — А заодно и всех нас.