— Я хочу увидеть его.
— Это так важно?
— Очень.
— Я и сам собирался заехать к нему через недельку, даже раньше…
— Мне нужно сегодня, пожалуйста.
— Но меня сегодня не ждут, он мог еще не успеть закончить то, что должен мне.
— Новую партию?
— А хотя бы и так… Прости, мне не нравится твой тон. Я не понимаю…
Она опустила нож, разом потеряв к сыру — прозрачному, сворачивающемуся в трубочки, — всякий интерес.
— Это ты меня прости. Со мной что-то происходит. Против моего желания… Так мы поедем — сегодня?
…В полдень они были на станции Барятинской, и скоро подъезжали к дому Иноковых. Старенький совковый дворик, пионер с обломанной рукой, кот у подъезда, но уже не черный, а рыжий, но такой же огромный, наглый, с прищуром, здешний хозяин, кому и собаки не указ. Бабка на одной из лавок, уставившаяся на заграничный автомобиль с темными стеклами. «Наверняка, здесь уже пронюхали про чудака из большого города, — думал Савинов, — скупающего “картинки” у нерадивого сына Ивановны».
Приятно быть чем-то вроде динозавра, ничего не скажешь…
— Ну что, Маргарита Васильевна, мы на месте, — сказал он. — Выходите. Вот он, живой музей, перед вами. Сейчас я покажу и мастера… О, да вот и его матушка, посмотрите, выглядывает из окна. Обрадовалась. Деньги приехали… Идем, буду вас знакомить.
— Дима… я передумала. Я не пойду.
— Это еще почему?
— Не хочу, и все.
— Это невероятно, ты сама меня притащила сюда…
— Давай уедем.
— Прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас.
— Но нас уже увидели в окно, сейчас хлеб с солью вынесут.
— Тогда я не выйду из машины.
— Еще лучше… Милая, да что с тобой происходит? Я уже не рад, да что там не рад — трижды проклял минуту, когда показал тебе его картины!
— Ты повышаешь голос.
Он не извинился.
— Если они как-то встают между нами, мешают нам…
— Они тут не причем, правда. Я сама виновата, я просто дура…
— Да нет, ты не дура. В этом-то все и дело… Ну вот, Зинаида Ивановна уже на пороге… А где же наш мастер — вышел за молоком? Это его любимое занятие. После живописи.
— Я хочу остаться в машине, — твердо сказала Рита, когда он накрыл ее руку своей. — Иди один.
Савинов даже опешил от ее голоса, вдруг, в одно мгновение, ставшего волевым, непреклонным, не вызывающим даже сомнения на счет сказанного.
— Хорошо, любимая, дело твое.
Он открыл дверцу, выбрался из машины. Сейчас Зинаида Ивановна показалась ему почти отталкивающей — с заученной ради него улыбкой, с какой главврач психиатрической лечебницы обходит палаты наиболее респектабельных пациентов. Все отлично, ребята. Небо — голубое, трава — зеленая, люди — ягнята, волков вообще в природе не существует. Все в полном ажуре — беспокоиться не о чем. Он чересчур сильно хлопнул дверцей. Черт возьми, да он развратил эту пожилую женщину!