Васильев повернул голову и увидел, что к нему сбитой рысью спешит какой-то солдат. Винтовка елозила и вихлялась у него за спиной. Приклад норовил ударить по спине.
Солдат на бегу откидывал назад винтовку, но ремень снова сползал, и приклад больно бил по копчику.
В подбежавшем штрафнике, заросшем рыжей неопрятной щетиной Васильев узнал связного Грачёва.
Спрыгнув в окоп, он низко опустил голову стоял перед Васильевым в своей короткой, обожженной внизу шинели, и, отвернувшись от ветра, молчал.
— Чего тебе?
Солдат шмыгнул носом.
— Отходить приказано, товарищ старший лейтенант.
Васильев глотнул из фляжки. Спирт почти не чувствовался, но на душе сразу потеплело, захотелось курить и спать. Достал сигарету, понюхал и убрал обратно.
Матюкнулся.
— Стратеги хреновы! Мать вашу… когда мы отступаем, то мы вперёд идём!
Взглянул на часы и затянул ремень на своем полушубке.
Потом, будто только заметив выглядывающего из траншеи Павлова, прикрикнул на него строго и буднично:
— Чего смотришь? Собирай взвод! Отходим!
* * *
В штрафную роту прибыл разжалованный капитан. Фамилия Бешенков. До штрафной командовал батальоном. Капитан был полным отморозком. Воевал не жалея ни своих, ни чужих.
Солдаты его боялись, офицеры сторонились. В полку и батальоне называли в соответствии с характером и фамилией, — Мишей Бешеным. Полутонов у него не было. Только черное. Или белое. Для него не существовало такого понятия, как жалость. Было только определение, свой — чужой. С чужими он безжалостно расправлялся. А свои постепенно стали избегать общения.
После боя, напившись, он самолично расстрелял пленных. Всё бы ничего, мало ли их постреляли за всю войну, но попался на глаза члену Военного совета армии. Тот пообещал отдать под трибунал.
Бешенков в ответ пообещал прострелить его краснозвёздную большевистскую башку. Своё обещание подкрепил лязгом затвора «ТТ».
Капитана разжаловали, судили, дали десять лет.
В штрафной роте у него в первый же день произошла короткая стычка с ворами.
Помковзвода Павлов распорядился выставить охранение и ушёл на доклад в блиндаж к ротному.
Дежурить должен был Сизый. Но в землянке игрались золотые часы, найденные Клёпой в немецком блиндаже.
Увлечённый игрой Сизый, под общий хохот послал бывшего капитана в охранение вместо себя.
Миша Бешенков встал, словно злая собака вздёрнул верхнюю губу и сказал:
— Иди сам, пидор!
Воры прекратили игру и с нескрываемым интересом стали разглядывать бунтаря, так, как взрослые смотрят на неразумное дитя.
Подогретый оскорблением Сизый ощерился железными зубами, выдернул из-за голенища нож: