* * *
Перед самым рассветом Лученков попытался заснуть сидя у стенки траншеи. Мимо постоянно шлялся народ, задевал, кашлял, звякал, гремел котелками. Заснуть было невозможно. Только он отключался, как кто-нибудь его бесцеремонно толкал.
Узкий луч фонарика ударил ему в лицо. Протёр глаза, перед ним стоял отделенный.
— А?.. Чо?
— Через плечо! Вот держи.
Сержант сунул ему в руки две похожие на консервные банки гранаты с запалами.
В темноте траншеи разливали по кружкам и котелкам разбавленный спирт.
В морозном воздухе висел щекочущий ноздри густой водочный дух.
Норму не отмеряли. Пожилой старшина просто зачерпывал из фляги черпак, спрашивал:
— На скольких лить? Двоих? Троих?
Щедро плескал в подставляемую посуду воняющий бензином спирт, вздыхал.
— Эх, сынки, сынки! Может быть в последний раз!
— Пошел ты к черту! — матюгнулись сразу несколько голосов.
Штрафники жадно глотали, занюхивали рукавами шинелей.
Кто-то из пошутил:
— Ничего, скоро у фрицев сосисками закусим!
Послышался голос Клёпы, — Ага и прикурить, тебе фриц, тоже даст!
Самые предусмотрительные не закусывали, сворачивали самокрутки.
— Закуска, градус крадёт!
Опытные бойцы как огня боялись ранения в живот. Солдатская молва говорила, что если в желудке, что — то есть из еды, то это верная смерть.
Но спирт почему — то не брал…
«Господи, милость твоя безгранична. Спаси и сохрани, Господи!» — Выдохнул из груди задохнувшиеся от спирта слова Лученков. Черты лица его сморщились, рот открылся.
Клёпа атеист. Проглотив свою норму, снова встал в очередь.
Гулыга покосился на него.
— Не многовато ли будет, Миха?
— В самый раз. Клёпа норму знает!
Гулыга оскалился.
— Смотри мне, нормировщик. Я за тобой палить буду почище вертухая. Если при замесе вздумаешь лечь поспать, так я тебя пером разбужу. Усёк?
Протянул старшине кружку.
— Ну-ка плесни и мне… — медленно выпил и вдруг длинно, тяжело выматерился. Помолчал. Затянулся самокруткой.
— Ладно, когда преступный мир дешёвым был?! Пойдём, повоюем!
Никифор Гулыга в роте пользовался уважением. За своё умение драться, нежелание никому ничего прощать, за свою прошлую жизнь. Трижды судимый, битый, дерзкий. Злой на советскую власть, на красных генералов и на немцев.
Клёпа сделал попытку съехать со скользкой и опасной темы. Поднял вверх руки:
— Всё путём, Никифор Петрович! Как скажете, больше ни капли в рот, ни сантиметра в сраку!
В траншее уже слышался смех, оживлённые разговоры.
— Э-ээх, хорошо! Сейчас бы ещё гармонь и к девкам!
— А у нас в деревне, после пьянки завсегда драка!
— Ну драку тебе сейчас фашист устроит!