Власовцы и полицаи не подвели. Чувствовалось, что прошли они хорошую боевую школу.
Подползли к колючей проволоке и дружно забросали её гранатами. Потом также дружно бросились в образовавшийся прорыв.
За ними следом пошла вся рота.
Лученков стрелял с колена. Пробегавший мимо штрафник схватился за лицо. Сквозь его пальцы бежала кровь, несколько мелких осколков рассекли шёки, перебили нос.
Лицо залито кровью, а штрафник радостно кричал, хрипел, захлёбываясь:
— Искупил!.. Искупил кровью… Я искупил.
* * *
Труднее было тяжёлораненым. Чаще всего их вообще невозможно было вытянуть из-под обстрела. Но и для тех, кого вынесли с нейтральной полосы, страдания не кончались. Путь до санчасти был долог, а до госпиталя измерялся многими часами.
Но и достигнув госпитальных палаток, нужно было ждать, так как врачи, не успевали обработать всех. Длинная очередь окровавленных носилок со стонущими, мечущимися в лихорадке или застывшими в шоке людьми была нескончаемой.
Раненые штрафники лежали на полу и на лавках. Кто стонал, кто бредил.
Тяжелораненые не выдерживали такого ожидания. Умирали.
* * *
У Юрки Зенкина, лежащего на полу месте с ранеными, перед глазами одна и та же картина. Через станицу идут измотанные переходами красноармейцы. На подводах везут раненых. Следом бегут отставшие, а им вслед уже рвутся снаряды немецких танков.
Потом вошли немцы — крепкие загорелые. Стояла жара и многие из них шли в одних трусах. Танки прорвали оборону там, где их не ждали и многие остались в оккупации.
Вопреки советской пропаганде немцы никого не вешали и не пытали. Вместо председателя колхоза назначили старосту. Объявили набор в полицию.
Примерно через неделю немцы ушли, а им на смену пришли румыны. Те были похожи на цыган, крикливые, громкие. Ходили по домам и меняли вещи на продукты. Однажды один из румын вошёл в их двор и вывёл корову Марту из сарая. Сколько бабушка не плакала, не просила, корову он так и не отдал. Ушла кормилица, горестно мыча и мотая рогами.
Потом немцы и румыны ушли. Вместе с ними ушла и часть станицы — родственники полицаев, всех, кто был не рад советской власти.
Воняя солярным дымом и разбрызгивая по дороге грязь шли танки. За ними тащилась пехота в шинелях, с железными касками на ремнях. Огромные мохнатые битюги тянули повозки с ранеными.
Ночью в их хате на постой остановились отступающие немецкие солдаты. Утром собирались второпях, и кто-то забыл одеяло, а бабушка побежала их догонять, чтобы вернуть.
Станичники говорили, что немцы очень не любят воров. Дескать, за это могут даже расстрелять.