Товарищи доктора, слѣдователь и становой, хладнокровнѣе относятся къ случившемуся. Для нихъ весь вопросъ въ томъ, какъ скрыть все, а изворотливый, бывавшій въ передѣлкахъ, становой сейчасъ же находитъ и выходъ. "Я сейчасъ узналъ, что двое мужиковъ видѣли, какъ сторожъ Матвѣй Похвальный выходилъ ночью изъ школы… А? Вотъ и спасеніе!.. Изнасилованія не будетъ, будетъ грабежъ… грабежъ понятнѣе и не такъ громокъ!.. Понимаете?.. Сторожа сбить съ толку не трудно, я берусь"… Дѣло налаживается хорошо, но тутъ-то и сказывается сила ужаса. Молчаливая масса, тоже видавшая всякіе виды, не выдерживаетъ и вмѣшивается. Ее поражаетъ и двойное преступленіе, и его безнаказанность. Впечатлѣніе ужаса растетъ и распространяется. "Еще съ вечера невидимая и неслышимая, ползущая тайно изъ устъ въ уста, пошла во всѣ стороны тяжелая молва о злодѣяніи. Было совсѣмъ тихо, но въ этой мертвой тишинѣ отчаянный крикъ, казалось летѣлъ отъ человѣка къ человѣку, и въ душахъ становилось больно, страшно, и тяжелое, кошмарное, рождалось возмущеніе. Оно таилось въ глубинѣ и какъ-будто уходило все глубже и глубже, но вдругъ неизвѣстно никому, какъ и гдѣ, точно крикнулъ въ толпѣ какой-то паническій голосъ, оно вырвалось наружу, вспыхнуло и покатилось изъ края въ край. На разсвѣтѣ рабочіе на бумагопрядильной фабрикѣ и на ближайшей желѣзной дорогѣ побросали работы и черными кучками поползли черезъ поля въ деревню. – Сами убили да сами и судъ вели, – заговорилъ тяжелый глухой голосъ, и въ его шопотѣ стало наростать что-то огромное, общее грозное, какъ надвигающаяся туча. Оно росло съ сокрушительной силой и стремительной быстротой. И въ своемъ стихійномъ движеніи увлекало за собой все потаенное, задавленное, вѣковую обиду. Казалось, жизнь маленькой замученной женщины, въ дѣтскихъ черныхъ чулкахъ съ наивными голубыми подвязками, воплотила вдругъ въ себя что-то общее, свѣтлое, молодое, милое, безконечно и безнадежно задавленное и убитое. Не хотѣлось вѣрить, не хотѣлось жить, и ноги сами собой шли въ ту сторону, какъ на зовъ погибающаго, голоса сами собой принимали грозное и отчаянное выраженіе"… А дальше подавленіе, усмиреніе, вся обычная житейско-русская обстановка, превосходно выписанная авторомъ, съ заключительнымъ аккордомъ: "Въ сараѣ, при волости, на помостѣ лежали рядами неподвижные мертвые люди и смотрѣли вверхъ остановившимися навсегда бѣлыми глазами, въ которыхъ тускло блестѣлъ вопрошающій и безысходный ужасъ"…
Этотъ прекрасный, на рѣдкость выдержанный разсказъ выдвигаетъ идею ужаса въ ея чистомъ видѣ, въ какомъ въ жизни она не такъ-то часто встрѣчается. Правда, жизнь послѣднихъ двухъ-трехъ лѣтъ отчасти пріучила насъ и къ такимъ картинамъ… Но для автора важнѣе, какъ показываетъ нашъ разборъ его книги, обыденная жизнь, гдѣ изъ мелочей слагаются трагическія исторіи, о которыхъ онъ повѣствуетъ съ такимъ талантомъ.