сказать, объясняя, почему моя каверзная натура так и осталась неразгаданной, ибо только так можно было бы сложить ответственность с себя и с факультета, затесавшегося благодаря этим чествованиям в столь престижную компанию, и свалить тем самым вину вообще на всех, на всю западноевропейскую интеллигенцию. Конечно, такой аргумент — палка о двух концах, ведь он бросает разоблачительную тень провинциальности на высокочтимый факультет Вашего города, низводя его научный ранг до заурядного уровня безликой сопричастности, да и «венец карьеры» в таком ракурсе выглядит более чем сомнительно — но в интересах психологии Вам пришлось бы к нему прибегнуть. И Вы бы продолжили (если бы я все это здесь не написал), вероятно даже возвысив голос:
«Ему, высокий суд, остается только один способ довершить воздвигнутое с параноическим упорством здание его жизни, а именно — одним махом это здание разрушить!» А далее Вам пришлось бы подкрепить эту парадоксальную, но для профанов, меньше вашего поднаторевших в диалектике, не столь очевидно неопровержимую мысль рядом наглядных примеров. Вы напомнили бы о пожарниках, чьи самые заветные чаяния воплотились в злостных поджогах, о том, что иные полицейские на поверку оказывались взломщиками, строгие моралисты — сексуальными маньяками, душеприказчики и доверенные лица — наглыми мошенниками, лояльно настроенные студенты — террористами. Этот список можно продолжить, но Вы поостережетесь дополнять его упоминанием других вопиющих расхождений видимости и сути, как-то: храбрый солдат — военный преступник, знаменитый физик — соучастник Хиросимы, благонравный гражданин — постоянный клиент порнографической лавочки и т. д. Я бы вообще не рекомендовал Вам, дорогой коллега, слишком упирать на обоюдоострую двусмысленность таких понятий, как мораль и преступление, нравственное здоровье нации и ее подверженность убийственным психозам. Только ради того, чтобы спасти меня от тюрьмы, упрятав в сумасшедший дом, не советую скопом чернить всех наших полицейских, пожарных и прочих социальных служащих. Общество Вам за это спасибо не скажет, ему нужны эти люди и небезразлична их профессиональная репутация. Говорите лучше о частных случаях. Когда хочешь объяснить некую закономерность, не слишком акцентируя меру обобщения, нет ничего удобнее частного случая. Офицеры, изменившие родине, правительственные чиновники, изобличенные во взяточничестве, всегда были и останутся частными случаями. Частный случай — это хрупкое, но необходимое связующее звено между достоверным и немыслимым. А общественности требуется и то и другое: одно для щекотки нервов, другое — для острастки. Так предоставьте ей и то и другое, но не позволяйте усомниться в существовании нормы. Пусть я буду всего только частным случаем: гениален — но неизлечим, знаменит — но «с приветом», посягнул на основы — но не на все; общественность, поверьте, с радостью заглотит такую наживку. Рассуждайте примерно так: раз логика иногда может обернуться безумием, то в лице профессора уголовного права подобная метаморфоза с неизбежностью реализуется в злостном уголовном преступлении. Этот силлогизм только сделает честь Вашему уму, Вашей психологической эрудиции, и, поверьте мне, он сработает.