Кустер дает ему договорить, кивает, идет к двери, открыв ее, кричит: «Фрида! Фрида!» — и, не дождавшись ответа, закрывает дверь; жена, по всей видимости, все еще возится с остальными на картофельном поле, бормочет он и, высунув голову в окно, смотрит вниз во двор, зовет опять: «Фрида! Эй!», с улицы спустя некоторое время ему отвечает чей-то голос, он еще больше высовывается из окна: «Дора! Вы еще разве не готовы?» — и, не дождавшись ответа, кричит своей дочери, что за ужином у них будет гость, пусть Марио свернет шею дополнительной порции из курятника. И какие только отговорки ни придумывает Штрайфф — под конец он даже договорился до чрезвычайно важной, совершенно безотлагательной встречи, на которой непременно должен присутствовать, — крестьянин и заклинатель Йозеф Кустер упрямо отмахивается и настаивает на том, чтобы господин доктор отужинал вместе с его семьей: им ведь все равно нужно обсудить кое-какие детали в оставшиеся до ужина несколько часов, кроме того, господину доктору было бы, наверно, небезыинтересно познакомиться, так сказать, с его практикой, ну, например, с врачеванием руками. Или еще лучше с ворожбой. Да, пожалуй, это больше подходит для начала, есть что посмотреть. У него в руках появляется что-то наподобие маленького отвеса — никелированной штучки с блестящей зеркальной поверхностью на металлической нити; Кустер пододвигает стул, садится прямо перед Штрайффом — отвес висит между его широко расставленными ногами, чуть ниже колен, — начинает опять сопеть и, указывая на блестящий предмет, говорит: «Вот, господин доктор, смотрите внимательно сюда» — и закрывает глаза. Штрайфф, прежде чем взглянуть на неподвижный отвес, зависший между коленями Кустера, отмечает, что у того на лбу и на носу выступила испарина; у него нет ни малейшего представления о том, что сейчас произойдет, но тут предмет медленно приходит в движение, в самом деле, начинает шевелиться, оживает, он видит это совершенно отчетливо…
Вопреки установленному порядку доктор права Альфонс М. Штрайфф в том же году без проволочек был назначен капитаном подразделения, в котором до сих пор был одним из многих ничем не выделявшихся обер-лейтенантов. Одновременно началось в общих чертах то, что можно назвать совершенно безудержной карьерой молодого юриста Штрайффа. Так называемых счастливых случайностей становилось все больше, и Штрайфф приходил всегда в некоторое замешательство, когда знакомые и друзья в очередной раз получали основания поздравить его с новыми успехами.
Поначалу, и, кстати, без совета Кустера, а только лишь потому, что он держал нос по ветру, он вступил в нужное время в нужную партию. Потом он провел, как говорится, там и сям несколько совещаний, и прошло совсем немного времени, как он стал ставить условия. Никто не счел это наглостью с его стороны, напротив — для всех было очевидно: такому талантливому человеку нужно оказывать предпочтение и соответствующе его поощрять.