– Медсестра Павла Петровича? – ахнула Глафира.
– Да.
– А он знал?
– Знал.
– А Надя в курсе, что он ее отец? – удивлялась Глаша.
– Да. Но относилась к нему с прохладцей, и, как сами понимаете, у нее были на то причины. – Антонина залпом опрокинула вторую рюмку. – Плохие из нас получились родители. Вот Надя и послала нас… далеко. Сказала, что ничего ей от нас не надо. У нее семья, работа. Ей не нужны ни деньги, ни наше участие в ее судьбе. Хорошая у меня дочка, гордая и честная.
– Очень хорошая, я с ней тоже знакома, – откликнулась Глафира.
– А сейчас вот и самого Павла Петровича убили, и сына его… Если кто-то охотится за наследством, то моя девочка может оказаться следующей… Я это чувствую и схожу с ума. Чем я могу помочь Наде? Я сижу здесь в инвалидном кресле! Помогите…
– Мы-то поможем, только вот чем? – почесал затылок Матвей.
– Присмотрите за ней, убедите не шататься нигде ночью одной…
– Хорошо, – кивнула Глафира.
– Спасибо вам, друзья! – Тоша вытерла выступившие слезы на глазах.
– Приехавший из Москвы следователь всех будет проверять. Вы бы рассказали ему… Может, к Надежде охрану приставят? – посоветовала Глафира.
– Я готова рассказать все, лишь бы спасти дочь! – совершенно серьезно ответила Антонина.
– Думаю, он поговорит с вами в первую очередь, как с первой женой Павла Петровича, – погладила ее по руке Глаша.
Матвей прикончил последний бутерброд и вытер руки бумажной салфеткой.
– Я на процедуры!
– Зачем? – в один голос спросили Глафира и Тоша.
– К Наде. Приглядывать за ней, – пояснил Матвей.
– В последнее время Наденька изменилась, – осторожно сказала Антонина с раскрасневшимися щеками.
– Что вы имеете в виду? – не поняла Глаша.
– Какая-то рассеянная стала… хихикает странно… все время на телефон смотрит… краситься стала сильнее… Я-то все вижу!
– Влюбилась, – констатировал Матвей.
– Вот! Даже мужчина понял!
– Что значит – даже? Мы что, в любви ничего не понимаем? – обиделся Матвей.
– В любви нет, – заявила Глаша, – только в сексе.
– Не буду спорить, лучше докажу…
– Пожалуйста, я с тобой на процедуры, – заявила Глафира.
– Тебе-то зачем?
– Она женщина, мне доверится скорее.
– Почему вы хотите, чтобы именно я была вашей медсестрой? – удивленно спросила Надежда.
Она сидела на скамейке перед отделением водолечебницы в коротком медицинском халате, из-под которого выглядывали черная юбочка и полноватые ноги в черных туфлях на каблучках. Сказать, что женщина была накрашена, – ничего не сказать. По ее лицу словно прошелся кистью художник-абстракционист, не отказывая себе в самых смелых фантазиях. Светлые волосы стояли дыбом от устрашающего начеса.