Ти-Тома поразило, в каком оскорбительном тоне она отзывается о безобидном старике. Но, разумеется, он не стал лезть на рожон и препираться со сварливой бабой.
Как раз в этот момент Элиас и появился перед дверью. Польстериха резко выпрямилась, словно ее ударило током. Сразу устыдившись, она стала ломать голову, слышал старик ее слова или нет.
На самом деле Элиас, погруженный в свои мысли, даже не обратил на нее внимания и удовлетворился лишь рассеянным приветствием.
Что касается Томаса, он, как всегда, был рад видеть старика. В этот день, как никогда, его спокойствие резко контрастировало с обычной истерией Польстерихи и ее хамскими манерами.
Заметив мальчика в углу кухни, Элиас слегка улыбнулся ему. Он не смог помешать себе подумать о ребенке, которого совсем недавно оставил во мраке гетто. Было что-то общее у этих детей: ум, одиночество, беззащитность.
Хлопотливая деловитость Польстерихи и Ти-Тома оживляли дом. Убаюканный этим уже привычным шумовым фоном, Элиас вспоминал одинокого мальчугана, стук солдатских сапог, нужду и подавленность обитателей гетто, страх на их лицах.
Он посмотрел на шахматную доску, инкрустированную мрамором и эбеновым деревом, прошедшую сквозь время. Его лихорадило при мысли, что он снова увидит Зофа, когда тот придет на их еженедельную шахматную партию. Быть может, он получит наконец решающее доказательство того, что не стал жертвой кошмара.
Для очистки совести оставалось подождать всего несколько дней, когда он увидится с Зофом. Шесть, если уж быть точным. Шесть дней, чтобы все проверить. Шесть дней. Как написано в Книге, ровно столько осталось Зофу до смерти…
Странно, но со времени его последнего путешествия этот пассаж изменился: он оказался почти полностью зашифрованным и пламенел больше обычного. Была ли связь между ближайшей партией в шахматы и предсказанной смертью старого антиквара? Однако сейчас Элиас ничего не мог поделать, оставалось только ждать.
Сидя в «ушастом» кресле гостиной, он до поздней ночи предавался мыслям.
Ответ был близок. Все это он затеял лишь ради проверки своей гипотезы. Поскольку то, что он хотел доказать, было в его глазах гораздо важнее, чем жизнь одного-единственного человека…