— Кстати, и бежать-то ему некуда, ведь мостки-то подняты, — сказал Герберт.
— Как же! — рассмеялся Пенкроф. — Так его и остановит такая лужица, как Глицериновый ручей! Да он его просто-напросто перепрыгнет!
— Посмотрим, — сказал Сайрус Смит, не спуская глаз со своего «больного».
Колонисты повели неизвестного к устью реки Благодарности и оттуда все вместе взобрались на плоскогорье Дальнего вида.
Подойдя к опушке леса, к величественным деревьям, листву которых колыхал ветерок, неизвестный остановился и полной грудью вдохнул опьяняющий лесной воздух.
Колонисты стояли позади него, готовые броситься за ним при попытке скрыться в лесу.
Действительно, одну секунду незнакомец как будто собирался прыгнуть в воду Глицеринового ручья, чтобы переплыть на тот берег, к лесу, но почти мгновенно он овладел собой, отступил на несколько шагов, опустился на землю, и две крупные слёзы покатились из его глаз.
— А! — воскликнул инженер. — Ты плачешь? Значит, ты снова стал человеком!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Нераскрытая тайна. — Первые слова незнакомца. — Двенадцать лет на островке. — Признание. — Исчезновение. — Сайрус Смит исполнен доверия. — Постройка мельницы. — Первый хлеб. — Героический поступок. — Честные руки.
Несчастный действительно плакал. Какое-то воспоминание мелькнуло в его дремлющем сознании, и, как сказал Сайрус Смит, слёзы возродили в нём человека.
Колонисты отошли в сторону, чтобы неизвестный не чувствовал стеснения. Но ему и в голову не пришло воспользоваться своей свободой, чтобы бежать. Спустя некоторое время Сайрус Смит отвёл его в Гранитный дворец.
Дня через два неизвестный впервые проявил желание принять участие в повседневных заботах колонии. Было очевидно, что он всё слышал, всё понимал, но почему-то упорно не хотел разговаривать.
Однажды ночью Пенкроф, приложив ухо к перегородке его комнаты, услышал, как он бормочет:
— Нет, не здесь! Ни за что!
Моряк рассказал своим товарищам об этом.
— Здесь кроется какая-то грустная тайна, — сказал Сайрус Смит.
Незнакомец взял однажды лопату и отправился работать на огород. Временами он бросал работу и, опершись на лопату, подолгу стоял в глубоком раздумье. Инженер посоветовал своим спутникам не тревожить его в такие минуты и уважать его стремление к одиночеству. Если нечаянно кто-либо из колонистов подходил к нему в это время, он, рыдая, убегал.
По-видимому, его терзали угрызения совести. Гедеон Спилет не удержался и как-то высказал такую мысль:
— Он не говорит потому, что ему нужно начать с тяжёлых признаний.
Так или иначе, но колонистам пришлось запастись терпением и ждать.