– Я вас явно недооценил, мастер Хэнкс, – покачал головой Генрих. – Знаете, вы достойны стать членом моего Совета.
– Благодарю вас, ваше величество, но мое происхождение не позволяет мне занять такой высокий пост. С вашего позволения, я останусь при своей должности, – скромно сказал Хэнкс.
– Она всегда будет вашей! Всегда, пока вы верно служите королю, – высокопарно произнес Генрих. – Итак, пусть завтра же начнут снаряжать посольство, и пусть позовут ко мне сэра Хью!
Зима в этом году не наступила: на Введение установились было холода, и снег плотно покрыл землю, но на Рождество потеплело и пошли дожди, а на Крещение уже по-весеннему грело солнце и пахло талой водой. Через два месяца пришла настоящая весна, – начали распускаться ранние цветы и прилетели первые птицы. Воздух был легок и прозрачен, небо кокетливо украсилось тонкими белоснежными облаками, – одним словом, дух легкомыслия витал повсюду.
Дворцовая жизнь в эту зиму могла быть очень занятной и веселой, по крайней мере, до Великого Поста, но была она безрадостной и однообразной. Из-за неопределенности положения в королевской семье праздники не проводились, а обязательные дворцовые церемонии были скучны и унылы. Придворные с нетерпением ожидали возвращения королевского посольства, направленного к папе, полагая, что, получив развод с королевой, его величество не замедлит жениться на леди Анне Болейн, и тогда свадебные торжества вознаградят королевский двор за печаль зимних месяцев.
В ожидании ответа папы необходимо было соблюдать все положенные внешние приличия, поэтому король редко встречался с Анной, но каждая их встреча вызывала оживленные толки при дворе. Знающие люди утверждали, что юная леди стала относиться к его величеству с большим вниманием, чем прежде, а король просто без ума от нее. Целыми днями из покоев Генрих доносились звуки игры на лютне, а временами – голос его величества, выкрикивающего какие-то стихи.
Генрих, действительно, был безумно влюблен в Анну. Впервые он понял, что такое любовь, и она охватила его целиком, лишив всех других интересов, покоя, сна, и даже аппетита – король заметно похудел за эту зиму.
Невозможность немедленно удовлетворить свою страсть приводила короля в неистовство. Все вызывало у него досаду; иногда он приходил в бешенство, иногда впадал в глухую тоску. Боясь окончательно потерять рассудок, Генрих часто выбегал в парк и бродил по его аллеям из конца в конец или сидел на своей любимой скамейке под вязом.
Везде Генрих мерещился облик Анны, и не было ни одного предмета в парке, который не наводил бы короля на мысли о ней. В причудливом переплетении ветвей вяза ему виделись очертания лица Анны; набухающие почки на кустах сирени были столь же молоды и упруги, как ее перси, а белые гиацинты, распустившиеся на клумбе, своей нежной свежестью походили на ее ланиты.