Мандзони возвращается на своё место, Христопулос – на своё.
– Мадемуазель,– продолжает миссис Банистер, обращаясь с высокомерным видом к бортпроводнице,– заприте эти коробки на ключ. И доверьте ключ мсье Мандзони.
Бортпроводница не отвечает. Усевшись в кресло, Мандзони пытается туже затянуть узел своего галстука, хотя он нисколько не ослаб, а Христопулос рухнул на сиденье, опустил глаза вниз и, спасая жалкие крохи своего достоинства, бормочет в усы какие-то слова, о которых я затрудняюсь сказать, извинения это или угрозы.
– Недостаточно просто снова допустить мсье Христопулоса в наши ряды,– говорит Мюрзек, оглядывая круг неумолимыми синими глазами.– Нам нужно его простить.
– Мы его уже простили, простили,– едва слышным голосом отзывается Робби с сильным немецким акцентом.– Мадам,– говорит он, произнося «д» как «т»,– вы за меня помолились?
– Нет,– говорит Мюрзек.
– В таком случае вы можете оставить Христопулоса на моё попечение,– говорит Робби.– Я позабочусь о его интересах.
Я жду, что за полной серьёзностью тона, с какой Робби отсылает её за него помолиться, Мюрзек сумеет всё-таки распознать его дерзкий умысел. Но я ошибаюсь. Должно быть, вместе со злостью она утратила и свою проницательность, потому что с простодушием, которое меня поражает, она говорит:
– Я вам весьма благодарна, мсье Робби.
И, с военной выправкой развернувшись на каблуках, она опять исчезает за кухонной занавеской.
Едва она успевает выйти, Робби обводит круг глазами и, с видом крайней усталости опираясь головой о спинку кресла, говорит чуть слышным голосом:
– Для мсье Христопулоса это тем более простительно, что он поддался иллюзии, в которой все мы грешны. Он предположил, как и каждый из нас, что он будет единственным, кто останется в живых.
– Да что вы такое говорите! – восклицает Караман, на сей раз не в силах обуздать свой гнев.– Это нелепо! Вы бредите, мсье! И не надо навязывать нам свой бред!
Губы у него дрожат, и он с такой силой стискивает руки, что я вижу, как у него побелели суставы. Он продолжает раздражённым тоном:
– Это недопустимо! Вы хотите вызвать панику среди пассажиров!
– Я этого совершенно не хочу,– говорит Робби; его голос очень слаб, но он ни на йоту не отступает со своих позиций. Он добавляет: – Я высказываю своё мнение.
– Но его не нужно высказывать! – в гневе кричит Караман.
– А вот об этом позвольте мне судить самому,– говорит Робби совсем уже шёпотом, но с огромным достоинством, которое, видимо, внушает Караману уважение, потому что он замолкает, опускает глаза и делает над собой большое усилие, чтобы взять себя в руки.