Песня последнего скальда (Сакадынский) - страница 27

Вот так случилось, что были посланы послы за Хрёреком-конунгом, и что Вадим разругался со всеми ладожанами.

А когда шел я с вечевой площади, довелось мне вновь увидеть того слепого певца, что пел на праздничном пиру у Вадима. Старик сидел на бревне около забора, а вокруг него собрались отроки из княжьего терема, праздные прохожие и много еще всякого народа. А пел он теперь не веселую застольную песню, а что-то грустно-печальное, и люди слушали его, в молчании склонив голову.

Узловатые пальцы старика пробегали по струнам, заставляя дрожать их звенящей дрожью; и я услышал его хриплый глухой голос:


… Где стояли дома, там чернеет прах,

где цвели луга, там клубится дым,

там, где плуг ходил, ходит смерти меч…


Я подошел поближе и остановился, слушая. Когда же старик кончил петь, и те, кто стоял рядом, и другие, идущие мимо, стали бросать ему кто серебряную застежку, кто резаную восточную монету, а иные подносили кусок пирога или еще какую снедь. Мальчишка-поводырь, седевший у ног певца, проворно собирал щедрые подаяния и складывал их в большой дорожный мешок.

Какая-то девушка, небогато и просто одетая, выбежала из соседнего двора и подала старику ковш холодного кваса. Покуда гусляр пил, я слышал, как она спросила:

– Хорошо ли тебе живется, дедушка ?

Старик поднял на нее незрячие глаза, ответил слабым голосом:

– Мы все хорошо жили в нашем краю, покуда не пришли к нам рыжеволосые люди на длинных кораблях.

– Откуда же ты идешь, старик? – Спросил кто-то из только что подошедших гридней?

– Иду я издалека, брожу по свету с того самого дня, как злые северяне сожгли мой дом и увезли за море всех моих родичей.

И многие тогда вздрогнули от этих слов, потому что там, на реке все еще стоял на якоре черный дракон заморских гостей.

– Давно ли это было?

– Давно… Двадцать, а может и тридцать лет назад… Повесне, когда таял лед… Тогда-то и явился к нам под Изборск-град северный гость Трувар-конунг…

Старик снова тронул струны к пропел тихо дрожащим голосом:


Выплывает змей из морских пучин,

из морских пучин, из далеких стран.

То урманский змей, страшный зверь морской.

Выползает он на озерный брег,

на озерный брег, на сырой песок,

он несет беду на своих крылах…


И словно вдруг зашумели в моих ушах весла кораблей-драконов и закачались перед моими глазами их оскаленные змеиные пасти… А старик все говорил, и говорил он о том, как Трувар-конунг пожег их край и долго сидел в нем, собирая дань.

– Не захотели наши старейшины откупиться от гостей заморских,– нараспев говорил он,– вот и поплатились за неразумность свою