***
Рурик, Трувор и Синав клялись
Не вести дружины за собой;
Но с зарей блеснуло множество
Острых копий, белых парусов
Сквозь синеющий туман морской!
«Песня Ингелота»
…Заунывалая, мелодия свирели родилась где-то за гранью сознания и, разростаясь, заполнила все мое естество. Казалось, каждая частичка моего истерзанного тела вторит этому звуку. Из кроваво-красного тумана, застилавшего мне глаза, стали возникать смутные очертания каких-то предметов. Потом – словно заколыхалось вокруг меня необъятное пшеничное пола, издавая глухой равномерный шум. А я лежал посреди него, и тяжелые золотые колосья почти касались моего лица.
Свирель зазвучала пронзительней. Откуда-то, словно из-под земли, возникли прекрасные стройные девушки с венками из полевых цветов на волосах, таких же золотых, как колосья пшеницы. Под пение свирели они закружились вокруг меня в хороводе, и ветер развевал их легкие платья.
Заунывные монотонные звуки заполнили собой всю вселенную. И вот уже не девушки… нет, это хоровод всадников кружится в бешенной пляске! Звериные шкуры за их плечами раззеваются на ветру, рогатые шлемы склоняются в такт движениям. Всадники мчатся быстрее, копыта коней уже не касаются земли… Кони поднимаются все выше, выше – и уносятся в небо. Только теперь я вижу, что небо сложено из больших необтесанных бревен и на нем нарисовано человеческое лицо с белыми, как у рыбы глазами…
Свирель стихает, и странные видения меркнут. И только пшеница продолжает шелестеть.
Нет, то была не пшеница.
Я открыл глаза, и иллюзия исчезла. Закопченные дубовые стропила покачивались надо мной в дымном мареве, и потолок все время уплывал куда-то в сторону, словно он был продолжением моего тяжелого сна. Но это был не сон.
Мне казалось, что рядом все еще что-то продолжало шуметь. Так перекатываются через крупные камни бурные волны прибоя, когда морской великан Эгир с размаху швыряет их на высокие береговые утесы, Но откуда оно, море?
Я попробовал пошевелиться – и не смог. Тело мгновенно отозвалось острой болью. Голова гудела, и сотни маленьких молоточков стучали в моем мозгу. Мысли кружились, словно стая испуганных птиц и жужжали в ушах, как растревоженный пчелиный рой.
Где я? что со мной?
Как огневая вспышка, мелькнуло в голове имя – Атле! А потом я будто вновь услышал скрежет сталкивающегося железа и треск ломающихся костей…
По мере того, как сознание возвращалось ко мне, я стал понимать, что лежу в незнакомом доме и раны мои туго перевязаны.
Надо мной вдруг в розовом тумане всплыло откуда-то женское лицо, и я готов был поклясться, что это было лицо Ингрид. Я хотел окликнуть ее, но не смог – вокруг меня снова сомкнулся мрак беспамятства.