Мы опять спорим о перспективах, о немецкой политике, говоря о которой я не очень выбираю термины, объясняя, что на том этаже политики, на котором мы говорим, можно называть вещи своими именами. Но Лейббрандт возражает всё более вяло. Наконец, сделав над собой усилие, он говорит: «Я питаю к вам полное доверие; и скажу вам вещь, которую мне очень опасно говорить: я считаю, что вы во всём правы». Я вскакиваю: «А Розенберг?» – «Розенберг думает то же, что и я». – «Но почему Розенберг не пытается убедить Гитлера в полной гибельности его политики?» – «Вот здесь, – говорит Лейббрандт, – вы совершенно не в курсе дела. Гитлера вообще ни в чём невозможно убедить. Прежде всего, только он говорит, никому ничего не даёт сказать и никого не слушает.
А если бы Розенберг попробовал его убедить, то результат был бы только такой: Розенберг был бы немедленно снят со своего поста как неспособный понять и проводить мысли и решения фюрера, и отправлен солдатом на Восточный фронт. Вот и всё». – «Но если вы убеждены в бессмысленности политики Гитлера, как вы можете ей следовать?» – «Это гораздо сложнее, чем вы думаете, – говорит Лейббрандт, – и это не только моя проблема, но и проблема всех руководителей нашего движения. Когда Гитлер начал принимать свои решения, казавшиеся нам безумными, – оккупация Рура, нарушение Версальского договора, вооружение Германии, оккупация Австрии, оккупация Чехословакии, каждый раз мы ждали провала и гибели. Каждый раз он выигрывал. Постепенно у нас создалось впечатление, что этот человек, может быть, видит и понимает то, чего мы не видим и не понимаем, и нам ничего не остаётся, как следовать за ним. Так же было и с Польшей, и с Францией, и с Норвегией, а теперь в России мы идём вперёд и скоро будем в Москве. Может быть, опять мы не правы, а он прав?»
«Доктор Лейббрандт, мне тут нечего делать, я хочу вернуться в Париж». – «Но поскольку вы против нашей политики, вы будете работать против нас». – «Увы, я могу вам обещать, что я ни за кого и ни против кого работать не буду. С большевиками я работать не могу – я враг коммунизма; с вами не могу – я не разделяю ни вашей идеологии, ни вашей политики; с союзниками тоже не могу – они предают западную цивилизацию, заключив преступный союз с коммунизмом, Мне остаётся заключить, что западная цивилизация решила покончить самоубийством и что во всём этом для меня нет места. Я буду заниматься наукой и техникой».
Лейббрандт соглашается. Перед отъездом на квартире Ларионова я рассказываю о своих переговорах с Розенбергом и Лейббрандтом руководителям организации солидаристов (Поремскому, Рождественскому и другим). Они просочились в Берлин, желая проникнуть в Россию вслед за немецкой армией. Я им говорю, что это совершенно безнадёжно – население скоро будет всё против немцев; быть с ними – значит, вступить в партизанщину против немцев; для чего? Чтобы помогать большевикам снова подчинить население своей власти? Ничего сделать нельзя. Но солидаристы хотят всё же что-то попробовать. Скоро они убедятся, что положение безнадёжно.