После этих слов я рассмеялась с притворной беспечностью, и он рассмеялся в ответ.
— Сеньор губернатор, я ухожу, — сказал он. — Хочу узнать в конторе, есть ли какие-нибудь новости.
— Этот Сантильяна — непревзойденный работник, — сказал Андрес. — Я всегда хотел, чтобы он работал на меня, но не уговорил его. Как тебе-то удалось его привлечь, Фелипе?
— Повезло, — ответил Бенитес. — Идите, сеньор прокурор.
Начальник полиции Пельико чувствовал себя не в своей тарелке. Если прокурор уедет, ему тоже придется откланяться, а он не имел ни малейшего желания это делать. Он так уютно устроился в кресле, с кофе и бренди.
— А вы ведь останетесь, сеньор Пельико? — спросила я.
— Если вы просите, сеньора, у меня просто нет выбора, — сказал он, поудобнее устраиваясь в кресле и принимаясь за мяту в шоколаде.
— Я провожу вас, прокурор Сантильяна, — сказала я, взяв под руку прокурора и направляясь к дверям. Андрес украсил стены прихожей геральдическими щитами. За дверью прятался Хуан.
— Хуан, что случилось? — спросила я.
— Бенито отвез их в дом номер девяносто, больше я ничего не знаю.
— Отвезите меня туда, — попросил Тирсо.
— Я поеду с вами, — сказала я.
— Хотите всё испортить? — спросил он.
Я проводила их и вернулась в гостиную, вся дрожа.
— Ты что, говоришь сама с собой, Каталина? — спросил Андрес, когда я вошла.
— Повторяю таблицу умножения, чтобы не опозориться перед Чеко, когда буду проверять, как он ее выучил, — ответила я.
— Была бы ты мужчиной, стала бы политиком, ты упрямее всех нас вместе взятых.
— У вас просто изумительная жена, генерал, — сказал Бенитес.
— Попрошу, чтобы принесли дров для камина, — пробормотала я. — Здесь ужасно холодно.
Чарро Белый — так звали певца, которого Андрес пригласил в этот вечер играть для нас на гитаре, альбиноса с печальным голосом, звучавшим одинаково тоскливо, что бы он ни пел; казалось, ему было совершенно все равно, слушают его или нет; впрочем, а слушатели спокойно обсуждали под его аккомпанемент свои дела.
Он сел возле камина, рядом со мной, и запел:
— «По далеким горам скачет всадник, он блуждает, один в этом мире, он ищет смерти».
— Чарро, сыграй лучше «Молнию», — потребовал Андрес. — Ты что, не видишь,что нам и так невесело?
Чарро сменил мелодию и начал другую песню:
— «Я отдал бы всё, чтоб ее любить, мне страшно, что сильнее любить невозможно. О молния, ярость неба, прими же мою тоску...»
— Это же надо — так испоганить песню! — поморщился Андрес. — Еще раз, с самого начала!
И запел сам, гости сидели молча, потому что все знали: когда поет Андрес, никто не смеет проронить ни звука. Чарро вернулся в центр круга. Андрес вскоре стал называть его братом, уговаривая сыграть одну песню за другой.