Рослая овчарка бросилась навстречу пришедшим. Ощетинившись и оскалив зубы, она помчалась прямо на Реммельгаса, который, несмотря на предостерегающие возгласы Охтмана, отскочившего в сторону, не сошел с тропинки, уверенный, что собака либо свернет, чтоб вцепиться в него сбоку, либо хоть на миг задержится, чтоб взять разгон для последнего прыжка. Но овчарка кинулась прямо на лесничего, и он едва успел отскочить, после чего собака промчалась дальше шагов на двадцать.
Реммельгас покрепче ухватился за палку, которую всегда брал с собой в лес. Охтман крикнул издали:
— Прячьтесь за дерево! Она вас в клочья разорвет.
Лесничий стоял и Ждал. Овчарка побежала к нему, но уже не сломя голову. Шагах в десяти от Реммельгаса она пригнулась к земле и вытянула голову, готовая каждую минуту достичь его одним прыжком. Она молча следила налитыми кровью глазами за лесничим, скорее даже за его дубиной.
«Она боится палки, — промелькнуло в голове у лесничего, — ее, видно, отчаянно избивали». Лесничий поднял палку, как бы собираясь ударить, и, не спуская с собаки глаз, начал приближаться к ней неторопливым, но ровным и уверенным шагом. Зад собаки приподнялся, под шерстью заходили мускулы — она приготовилась прыгнуть. Ближе, еще ближе… Теперь подходящее расстояние для прыжка… Еще шаг…
Легко, словно кошка, собака отскочила в сторону, перемахнула через канаву и скрылась в лесу.
— Ну и тварь! — Охтман вернулся на тропинку. — Когда я приходил в Кулли, она всегда бывала на привязи…
Они постучали в дверь дома, никто не ответил. Они дернули за ручку, и дверь открылась. Дом был пуст.
— Он не мог уйти далеко, — Охтман показал на недоеденный завтрак на столе. И действительно: едва они вышли из дома, как встретились на крыльце с Тюуром.
— Ба, какие гости! — воскликнул он с удивлением, которое казалось притворным. Едва выслушав приветствие, он, насмешливо прищурившись, посмотрел на Реммельгаса и добавил: — Пришли меня увольнять, товарищ лесничий?
Реммельгас не ответил, он с любопытством оглядывал двор. Все на нем было отмечено печатью нерадения и равнодушия: инструменты валялись где подпало, солома, которую, видно, осенью таскали из риги в хлев, так и осталась лежать неубранной. Весной Реммельгас предлагал Тюуру деньги на ремонт, но тот отказался — дом, дескать, был еще достаточно крепким. Какой там! Всякий сразу бы увидел, что крыша протекает, — по всему двору была разбросана сорванная с нее ветром, истлевшая дранка.
— Почему вы думаете, что я должен вас уволить? — спросил Реммельгас после паузы.
— Да все из-за моего языка. Никогда не умел держать его за зубами.