Владимир же был счастлив оттого, что вновь попадал с нами под один кров. Я радовалась тому, что наступило хотя и временное, но перемирие, однако душа моя была полна смятения, и казалось, что-то тонкое, нежное, неуловимое улетело навсегда. Как легко "выпихивает" мама меня замуж, и как смеет Владимир утверждать, что я стану его женой?! Разве не прав профессор? Конечно, мы с мамой - это "приключения маркиза Рокамболя", и вот их достойное начало!..
Был вечер, когда мы подъезжали к Москве. Мама с Владимиром были заняты профессиональными разговорами о методе пения, и мама, забыв обо всем, рассказывала ему о маэстро Италии. Я смотрела в окно на приближавшиеся огоньки Москвы и думала: сколько музеев, галерей, учебных заведений, театров в этом городе, сколько в нем можно найти наслаждений!.. Разве не в познании нового, не во внутреннем росте, не в вечной борьбе мысли, не в творчестве заключено то, что мы зовем счастьем?..
Вчера только в Петровском помирились, а сегодня уже Владимир закатил совершенно неприличную сцену ревности к моему романсу...
Зная, что вечером Владимир поет в концерте в Доме Союзов, к нам пришли гости, мои друзья: Илья Ефремович, Виталий, Ричард, профессор Т. и Львов; последний намеревался нам петь. До отъезда Владимира оставалось каких-нибудь полчаса, и я, чтобы занять время и предотвратить всякие выпады с его стороны, пошла и села за рояль. Я уже чувствовала, что Владимир при виде пришедших бледнел от злости и готов был ринуться на любого.
Львов, перебирая мою папку с романсами, выбрал "Последний аккорд" Прозоровского (мой любимый) и попросил дать ему домой эти ноты, чтобы транспонировать их на его голос - баритон. Не успела я ему ответить, как в комнату ворвался, очевидно, все слышавший Владимир и вырвал у Львова ноты прямо из рук.
- Пойте в церкви свои тропари! - закричал он. - и не коверкайте любимый романс Котика, я его вам не отдам! - И, схватив мои ноты, собрался с ними уезжать на концерт.
Пока мама уладила поднявшийся скандал, боясь сцены еще похуже, я успела черкнуть на клочке Владимиру записку, называя его нахалом, невоспитанным человеком и прося, чтоб он немедленно вернул ноты и извинился перед Львовым. Но он и глазом не моргнул, не извинился и, схватив мои ноты, уехал с ними, оставив мне следующую записку:
"Милый, родной Котик! Убеждать тебя в том, что у меня нет ни комедии, ни дерзости, излишне. Ты сама чувствуешь, как мне тяжело получить вместо обещанной пятницы лицезрение тебя при всех в Петровском, - радость небольшая. Взвинченный целым вечером ожидания, я опять сошел с ума и наговорил, сам знаю, гадостей, но ты же знаешь, что "Последний аккорд" единственная вещь, которую я чувствую без тебя, чувствую твой голос так, как ты бы пела. Прочти внимательно свою записку, и ты увидишь, что и ты написала ее тоже со злости. Ведь смысл получился совсем другой, чем ты хотела.