— Так вот, господа, — закончил свой рассказ отец благочинный, — это происшествие, слышанное мною от лица, вполне достойного доверия и связанное с именем одного из величайших иерархов русской церкви, не способно ли поколебать материальные взгляды некоторых слишком прямолинейных людей? Мистицизм средних веков доходил, правда, до нелепости, но это еще не служит причиною, чтобы человечество в своем дальнейшем развитии дошло до полного отрицания всего, что не можно ни взвесить, ни смеряти и потому, по словам поэта, — «надо похерити».
После минутного молчания, разговор гостей соборного протоиерея возобновился с удвоенною силою.
Барон N. передает следующий загадочный факт, свидетелем которого он был сам, и не может усомниться в его достоверности.
Во время пребывания его в Италии при посольстве, население одной известной местности пришло в сильное волнение по случаю появления в одном из дворцов, принадлежащих местной аристократии, двух призраков, виденных очень многими лицами: именно появления призраков некоего, всем известного графа и молодой красавицы, жены одного австрийского генерала, которую безнравственный граф уговорил бежать с ним от мужа.
Барон, человек сильный, могущий постоять за себя и не трусливого десятка, сверх того никак не допускавший подобных необычайных историй, вызвался провести ночь в заколдованном дворце с целью доказать нелепость распущенных слухов.
И вот он запасся парой револьверов, конфоркой для приготовления кофе, сигарами и интересною повестью, чтобы терпеливо дожидаться утра и возвращения своих товарищей.
Друзья оставили его сидящим в глубине большой бальной залы, преимущественно посещаемой, как уверяли, привидениями. Эта зала и две прилегающие к ней комнаты, в одной из которых вышеупомянутый генерал отомстил за свою честь, убив обольстителя и его любовницу, были в этот вечер ярко освещены.
Как я и ожидал, — рассказывал барон, — скоро начался шум и шорох, и я невольно рассмеялся при мысли, сколько нашлось людей, способных принять летучих мышей за привидения. Думая таким образом, он закурил новую сигару, наполнил чашку кофеем и продолжал читать начатую повесть. Вдруг послышались какие-то другие звуки, не похожие на первые. Барон не имел ни малейшего понятия о спиритических явлениях; но в его описании этих звуков каждый спирит тотчас узнал бы медиумические стуки. Прислушиваясь к ним, с целью объяснить их причину, барон оглянулся и тут вдруг увидал приближавшиеся с противоположного конца залы две фигуры, графа и жены австрийского генерала.
Обоих он знал при их жизни. Неслышными шагами подходили они к нему, но так естественно, что на минуту он принял их за живых людей. У графа глаза были опущены, а спутница его пристально смотрела на нашего друга, и оба проскользнули в дверь, выходящую в переднюю. Барон последовал за ними, держа револьвер наготове. «Говорите, кто вы? или я выстрелю!» — громко сказал он. В третьей комнате, именно в той, где совершилось двойное убийство и потолок которой до сих пор еще носит следы брызнувшего мозга из раздробленного черепа несчастного графа, барон выстрелил. Граф упал, а спутница его, пристально взглянув на барона, неслышно скользнула в противоположную дверь. Дверь захлопнулась за нею в то мгновение, когда барон подошел к месту, где, как он видел, упал граф. Но графа или его видимого образа там не оказалось, хотя тут же, в полу, находилась вонзившаяся в него пуля.