Весь следующий год Кураш продолжал свои поездки в Москву. Стало известно, что он готовится защищать диссертацию по истории кожевенной промышленности Заболотска в одном из столичных вузов. Из поля зрения властей учитель как бы выпал. Произошло это потому, что у Страхова появились новые раздражители. В какой-то мере их появление спровоцировало проведенное в намеченные сроки 840-летие Заболотска, так хорошо организованное, что Андрей Мирошкин даже его и не запомнил. Зато неугомонный Петр Мамаев, возмущенный «празднованием оскорбительного для каждого истого заболотчанина псевдоюбилея», организовал клуб «Артания», члены которого собирались по вечерам в его фотоателье. На первом заседании клуба были поставлены задачи — изучение истории родного края, борьба за установление правильной даты основания Заболотска и переименование его в Артанию. Члены клуба взялись за археологические изыскания в окрестностях города, но вскоре в местном отделении КГБ появилась информация, что на собраниях «Артании» обсуждаются политические вопросы, а на одном из них Мамаев даже сделал доклад «О масонском факторе в революциях 1917 года». Затем горожане заметили, что вечерами на некоторых аллеях парка появляются группы «мамаевцев», обутых в сапоги и одетых в черные косоворотки, подвязанные шнурками. Наконец «органами» были выявлены контакты Мамаева с лидерами знаменитой московской «Памяти». Профилактические беседы с членами клуба привели к оттоку из него людей — от первоначальной численности (около 30 человек) осталось 10 активистов, но деятельности своей они не сворачивали.
Впрочем, юбилей города вряд ли стал главной причиной оживления неформального движения в Заболотске. Кроме «черносотенцев», как окрестили членов «Артании» демократически настроенные заболотчане, городским властям начали досаждать деятели экологического движения, народившегося почти одновременно с клубом Мамаева. В большинстве своем они работали на «Башмачке», однако это не помешало им начать сбор подписей за остановку фабрики, которая сбрасывала какие-то отходы в Латузу. Экологическое движение так и стало называться «Латуза». Кроме молодых рабочих в «Латузу» вошло несколько местных интеллигентов, а возглавил ее поэт, член Союза писателей РСФСР Николай Кондаков. Как оказалось, у него были связи с иностранной прессой, и теперь раз в неделю в Заболотск приезжали журналисты из капиталистических стран, которые брали интервью и фотографировали активистов «Латузы», стоявших у проходной «Башмачка» с плакатом «Латуза впадает в Оку, Ока — в Волгу, Волга — в Каспийское море. Как бы чего не вышло». Прекратить их деятельность не удалось — в «Латузу» вступило много экзальтированных субъектов, которые заявляли, что ради «будущего детей» они готовы на все. Самое интересное, что как раз у них-то никаких детей не было. Властям пришлось учитывать и то, что Кондаков слишком засветился на Западе, во Франции даже готовился к выходу сборник его стихов. В условиях «нового мышления» он оказался неприкасаем. И потому очередная «вылазка» Кураша уже не встретила со стороны руководства Заболотска никакого отпора, тем более что произошла она в центральной прессе.