Прекращение блужданий под южным звездным небом было связано с внезапно открывшимся, но крайне неприятным и для Мирошкина, и для Мешковской обстоятельством. С первого же дня пребывания на раскопках Андрей заметил на руках Ирины небольшие язвы, но не придал этому никакого значения, думая, что она расчесала укусы, или у нее началась потница. Однако с каждым днем площадь поражения увеличивалась, вплоть до того, что все руки его подруги до самых локтей вскоре оказались покрытыми какой-то красной шелушащейся коркой. И тогда пришло время объясниться. Оказалось, у Мешковской периодически случаются такие аллергические приступы, но, как правило, это происходит весной, и тогда она носит перчатки. Правда, в прошлом году, во время поступления, она так перенервничала, что приступ повторился в июле и не проходил вплоть до поздней осени. Поэтому и на картошку она не ездила. Потом все вроде бы сошло на нет, и вот теперь началось снова, наверное, под воздействием соленой воды, жары, грязи и пота.
С этого дня для Андрея начались новые испытания. Ирина укрылась в палатке, где все дни лежала, намазав руки какой-то мазью и напившись тавегила. От постоянного приема лекарств она много спала. Выходить девушка стеснялась, поэтому на возлюбленного возлагалась обязанность приносить ей в палатку еду и воду. Вокруг палатки, в которой обитала Мешковская и у входа которой теперь по вечерам сидел Андрей, шла веселая, наполненная южным развратом жизнь — совместный труд многих подтолкнул к сближению, — а они вдвоем пребывали на каком-то карантине. Даже у Лещева с Сыроежкиной дело дошло до поцелуев, и они теперь ночами шлялись где-то. Все это раздражало Мирошкина до крайности. Ирину он почти ненавидел, уговаривал ее уехать лечиться домой, но она отчего-то не ехала. И даже то, что Мешковская вдруг, в самом конце этого кошмара, продолжавшегося пару недель, решила отдаться Андрею, не особенно изменило его к ней отношения. Случилось это в ночь после посвящения в археологи. Студенты устроили своими силами концерт, а неизменно опухшие от пьянства Тимофеев и прочие руководители практики изображали каких-то римских патрициев, управлявших действом. Апофеозом происходившего стал сам обряд посвящения — новичка ставили на колени, надевали ему на голову таз или ведро, использовавшиеся для выноса и просеивания грунта, а затем били лопатой по дну. Все завершилось грандиозной пьянкой, после которой осмелевший Мирошкин залез в палатку к Мешковской. И, к его удивлению, она благосклонно приняла домогательства своего молодого человека. От произошедшего у Андрея остались сложные чувства. С одной стороны, он добился того, к чему шел долгие месяцы, с другой — не открыл для себя ничего нового ни с физической, ни с эстетической точки зрения. Потная Мешковская, со страдальческим лицом, обнимавшая его своими руками, покрытыми коростой, непростой процесс преодоления девственности, и ее в общем-то, уже хорошо им изученное, тело, его быстрый оргазм, подгоняемый мученическими стонами Ирины, вздох облегчения девушки, ставшей женщиной, от того, что «все это» наконец закончилось, и втолковывание ему, что она «уступила, хотя раньше думала беречь себя до свадьбы, вот и цени теперь» — все это нисколько не сблизило их, хотя именно этого, вероятно, Мешковская и добивалась, зная, что секс скрепляет отношения партнеров, особенно если для обоих это первый опыт. Но в данном случае ничего подобного не произошло. По крайней мере Мирошкин не испытывал никакой радости и душевного подъема. Напротив, его сразу же после дефлорации начала снедать тоска. Он и проснулся-то на следующее утро с мыслью, что совершил нечто такое, о чем будет жалеть, вспомнил, что они даже и не подумали предохраняться. «Неужели придется всю жизнь прожить с этой — краснорукой», — эта мысль не отпускала его дня два, вплоть до того момента, как у Мешковской начались месячные. Оказывается, и этот фактор она учла, когда решила отдаться своему первому мужчине. Но тут уж, как говорится, «горе от ума» — девица слишком долго промурыжила парня, и потому осознание того, что Мешковская не могла забеременеть, вызвало у Андрея огромное облегчение и в конечном итоге подтолкнуло его к решению порвать с ней. Оставшиеся дни практики стали для него последним испытанием. Секса между ними больше не было — у Ирины продолжались критические дни, но она теперь требовала к себе еще большего внимания, постоянно вглядывалась ему в лицо, пытаясь понять его странное настроение…