Оттуда ни звука.
— Соня, Соня! Все равно ведь сломаю двер. Лучше открывай!
В это время подошел Леня Гурунц:
— Ты что, Нуратдин?
— Да вот нэ могу открыват. Стучи, Леня, в двер! Стучи сильнее!
Раздается стук двух кулаков. Из-за двери молчание… Голос Лени:
— Брось, Нуратдин! Оставь женщин в покое. Пойдем, я дам тебе еще сто граммов.
Голос Нуратдина:
— Нэт, пачему нэ открывает?
Тогда Леня стучит ко мне в дверь. Я его впускаю. Он спрашивает удивленно:
— Давно Нуратдин тут шумит?
— Давно, — отвечаю.
— Так почему ты его не остановишь?
Я говорю:
— Потому что так веселее, а то мне совсем скучно.
Пока мы говорили, Нуратдин ушел. А жаль. Я-то думал, что он настоящий дагестанец и события примут экзотический колорит! Жаль, очень жаль! Куда девалась горячая кровь абреков?! Эх, надо бы ему еще поднести хотя бы граммов сто. Может быть, тогда что-то лирическое и прогремело бы! Не успели мы с Леней. Ушел Нуратдин. Жаль, очень жаль!
* * *
Сейчас приходил Леонид Гурунц.
— Эдик, как думаешь, почему меня так упорно не хотят печатать?
— Как же так, — говорю, — да у тебя в год по две книги выходит!
— Это верно, — отвечает, — но я пишу еще больше. У меня принцип такой: я буквально заваливаю все редакции повестями и романами. Сейчас в Гослите у меня роман, в "Советском писателе" — повесть, другая повесть — в издательстве "Молодая гвардия", а еще роман в "Советской России" и одну военную повестушку сдал в "Воениздат".
— Молодец, — говорю, — ты плодовит, как кролик!
А он:
— Так ведь мало печатают, а мне, как всякому порядочному писателю, деньги нужны. Понимаешь, гонорары. Слушай, скажи, что такое? Я пишу, пишу, и так плохо берут. А вот Леонид Соболев пишет или Шолохов, так сразу берут. Шолохов напишет одну вещь — сразу пять издательств планируют, а я напишу пять вещей — ни одно не хочет печатать. Почему, как ты думаешь? Вот сдал в журнал "Юность" одну повесть. Всем понравилось, а Прилежаева зарезала. Почему? А? Чего надо этой женщине, как думаешь?
Я двусмысленно улыбаюсь. Он машет руками:
— Да нет, это ей не надо, она не в том возрасте. Впрочем, я бы даже согласился и на это, лишь бы напечатали. Хотя я тоже, кажется, не в том возрасте, — шутит он.
Здесь, в Доме творчества Переделкино, разговорчивых людей много. Но самым разговорчивым, пожалуй, является армянский писатель Леонид Гурунц. Он каждый год приезжает из Еревана и разговаривает. Собственно, когда он работает — я даже и не знаю. Думаю, что он пишет в Армении, а в Москве только разговаривает и расталкивает рукописи по издательствам. А пробойная сила у Лени Гурунца колоссальная. В иные годы он ухитряется издать за одну зиму два, а то и три романа. Человек он добродушный, веселый, щедрый. Если зайдешь к нему в комнату, он тут же вытаскивает бутылку рислинга: