Безусловно, реализуемость полноценного «обезоруживающего удара» высокоточным оружием пока остается гипотетической. Но американский арсенал крылатых ракет, вкупе с превосходством в космической разведке и связи, наличием разветвленной сети военных баз и господством в мировом океане, – позволяет говорить об этом всерьез. Равно как и концепция «глобального молниеносного удара» (Prompt Global Strike, PGS), вышедшая на официальный уровень при Буше-младшем. По замыслу, речь идет о системе, позволяющей нанести удар высокоточным оружием по любой точке планеты в течение одного часа (по аналогии с ядерным ударом, но в неядерном оснащении). То есть о новом средстве глобального устрашения, позволяющем действовать «экологически чисто» и с соблюдением гуманитарных приличий: «быстро и небольно». Формально, как и в случае с ПРО, официальным «алиби» проекта служат террористические режимы. Но нужно отчетливо понимать: сама «молниеносность» – а именно в ней вся суть и вся сложность замысла – критически важна именно в отношениях с противником, обладающим ответным стратегическим потенциалом.
Конечно, нет оснований думать, что США всерьез настроены на сценарий войны с Россией. Скорее – на сценарий разговора с позиции силы. Впрочем, такого разговора, скорее всего, не потребуется. Если все пойдет так, как сейчас, бунт будет подавлен на дальних подступах – за счет не чисто военного, а технологического превосходства.
«Мягкая сила» как инфраструктурная власть
Дело не в самом по себе лидерстве Запада в научно-технологической сфере. Оно очевидно, оно дает «преимущества первопроходца», о которых пишет Йозеф Шумпетер, но зачастую это преимущество оказывается недолгим и отнюдь не решающим. Часто действовать «вторым номером» выгоднее (по принципу «стратегии гонки за лидером»). По соотношению затрат и эффектов от инноваций вполне могут выигрывать не «перовопроходцы», а расторопные «преследователи», особенно если они не будут следовать навязанным правилам игры в сфере интеллектуальной собственности, созданным как раз в качестве барьера для догоняющего развития (кстати, доскональное принятие этих правил игры – еще один пример парадоксальной верности РФ «новому мировому порядку»).
Так вот, в основе «технологической» проекции неоимперского миропорядка лежит не фактор опережения сам по себе, а фактор инфраструктурной власти. В частности – возможность создавать и контролировать стандарты в сфере обменов и коммуникаций, производства и потребления, от которых зависит и экономика, и повседневная жизнь обывателя, и государственная машина. Конфликт России с Западом дал многим повод задуматься о пугающих возможностях принудительного отключения от элементов глобальной системы жизнеобеспечения – финансовой инфраструктуры (платежные системы, системы расчетов, включая SWIFT, не говоря уже о доступе к финансированию и рефинансированию), поставок оборудования и комплектующих, информационных систем.