– Уолк?
– Да. Уолк. У нас на Кубани есть такой зверь – Уолк, который поросят да овец таскает.
Секретарша не стала больше ничего уточнять (куда больше?!), а только мысленно посетовала на свою неосведомленность: «Что же, наверное, действительно на Кубани есть такой зверь Уолк, который таскает поросят и овец», – и оформила кубанцу пропуск на фамилию «Афанасьеу».
Впоследствии, уже работая в компании, Афанасьеу несколько раз пытался переоформить пропуск и деловые документы, показывая свой паспорт, где фамилия была напечатана правильным образом, и даже один раз пожаловался на несправедливость самому Леснеру. Но Леснер, которого фамилия «Афанасьеу» забавляла, его не поддержал. Немигающим взглядом уставшего человека он просканировал просителя с головы до ног и произнес короткую фразу, которая раз и навсегда сняла все вопросы.
– А тебе не все равно, лупоглазое быдло?
Обычно самая интересная часть жизнеописания начинается со времени совершеннолетия героя. Поступки, хорошие они или плохие, начинают приобретать значение для истории, когда герою исполнилось 17–18 лет. Бывают, конечно, исключения. Пушкин с Лермонтовым уже в четырнадцатилетнем возрасте писали зрелые стихи. Надя Рушева в двенадцать создала свои лучшие рисунки. Моцарт задолго до семнадцати прослыл гением. Кто там еще? Борис Беккер в шестнадцать лет – первая ракетка мира. Гайдар в шестнадцать, говорят, полком командовал… Ну и хватит. Про юного Александра Афанасьеу ничего примечательного сказать было нельзя, кроме того, что однажды, заходя в воду, наступил на живого сома, очень боялся собак и помогал отцу чинить трактор. Поэтому детский и юношеский периоды мы опустим, а сразу перейдем к зрелому возрасту, когда все подвиги, собственно, и совершаются. После окончания школы в родном поселке Джигинка Краснодарского края Афанасьеу поступил в московский физико-инженерный вуз. И весь мир предстал перед ним в доброй доперестроечной суете в виде лекций, семинаров, лабораторных работ и веселых гулянок в общежитии, в которых он всегда принимал живейшее участие.
Он много рассказывал сверстникам о достоинствах казачества, щеголяя щеточкой своих кубанских усов. Заявлял, что принадлежит к старинному кубанскому роду каких-то Боканов, которые всех «мочили» и проявляли особый «казачий ероизм» (героизм). И никто из сокурсников не замечал в этом смешном пучеглазом покладистом пареньке скрытой ненависти ко всем, кто был ростом выше, чем метр шестьдесят один сантиметр. Именно таким ростом обладал Александр Павлович Афанасьеу. Уже тогда он подбирал обувь на высоких каблучках, уже тогда пытался кучерявить волосы на голове, чтобы выглядеть выше, по ночам подбегал к турнику и висел на нем, чтобы вытянуться хотя бы на пару сантиметров. Но, когда ему стукнуло девятнадцать и все сроки для увеличения роста истекли, Афанасьеу вошел в состояние скрытой депрессии, только изредка получая удовольствие, когда какой-нибудь дылда задевал головой лампочку, а еще лучше – ударялся о перекладину дверного косяка. «Мой рост позволяет мне ходить с ‘ордо (гордо) поднятой ‘оловой!» – громко шутил Афанасьеу, и все смеялись. (Для легкости чтения особое кубанское произношение опустим на время). «Мужчина должен быть невысок, кривоног, волосат и вонюч!» – шутил Афанасьеу в компаниях с девушками. И девушки тоже смеялись, хотя предпочтение отдавали все-таки другим. Корпус женского общежития располагался как раз напротив корпуса, в котором проживал Афанасьеу, и частенько, нарушая комендантские запреты, он вместе с одногрупниками пробирался туда, чтобы найти наконец свое счастье или хотя бы удовлетворить проснувшееся естество. Но девушки, обитавшие в корпусе напротив, как назло, почти все имели хороший рост и относились к Афанасьеу не с той степенью серьезности, на которую рассчитывал потомок Боканов. Они часто звали его в гости, смеялись над его юмористическим самоуничижением, а когда дело доходило до главного, дипломатически выпроваживали, оставляя у себя скучных гренадеров, тех самых, которые задевали головой дверные косяки. «Видал, Николай, какой Сашок живой и остроумный! Вот бы и ты у меня таким был. А то сидишь, как памятник, да только водку наливаешь. Скучно с тобой». А затем уже шло обращение к Афанасьеу: «Сашенька, Саш! Смотри, на часах уже без пяти одиннадцать. Тебе пора. Иди к себе в корпус, иди-иди… У нас сегодня вахтерша строгая…»