Офирский скворец (Евсеев) - страница 119

20

Девушка полуслепая осталась там, где была. Наверное, потому, что ты в любовь белокурой не поверил. А может, потому, что все еще верил в любовь Катюхину.

А со стадионом вышло так.

Приехал на машине слепой. Тот самый, из балакиревской электрички.

– Это-это-это! – запричитал он и стал указывать бандосам на машину.

Трое охранников, выставив поперед себя шокеры, кинулись за ворота стадиона, к аккуратненькому грузовичку-пикапу, на котором слепого и привезли.

Причитавший сделал вид, что бежит за ними, но внезапно передумал, схватил тебя за руку, стал толкать к стене, заставленной листами фанеры.

– Это-это-это… Им все одно конец, а они на тебя… на вас все свалят. Будь проклят китаец Чень!

– Какой еще китаец?

– Который фотоаппарат для слепых изобрел! Нам не фотоаппарат, нам кнут здоровенный нужен. Момзги, момзги, а не глаза слепота выедает!

Осердясь, слепой что было сил толкнул тебя в спину. Проломив головой гниловатый фанерный лист, ты нырнул в скрытую от посторонних глаз калитку, спотыкаясь о торчащий из наста штакетник, выбрался на дорогу, остановил первую попавшуюся легковуху, попросил отвезти по домашнему адресу…

21

Ранняя, утренняя, сладчайшая слепота! Она во сто крат приятней, чем слепота вечерняя, слепота ночная. Такой полуслепоты, позволяющей видеть то, чего не видят другие, тебе больше всего в последние дни и хотелось.

Засыпая на заднем сиденье легковухи, ты в эту невыводимую, трижды прекрасную и трижды проклятую слепоту мира с головой и нырнул.

Торт «Обама» и зимний вечер

Были у них в продуктовом люди грубые и люди нежные, были отвратные и вполне себе благообразные. Но она всех, всех их любила! Может, оттого, что работала в магазине с шелковистым названием «Настюша».

А вот у нее у самой имя было не такое ласкающее. Но все ж таки тоже ничего: Валена.

В подсобку, куда сбегались попить кваску грубые лямочники и сиплоклювые продавцы пиццы, а также в магазинный подвал Валена старалась не заглядывать, хотя иногда надо было.

В подсобке и близ нее – побасенки и мат полурусский. Но донимало не это. Донимала обтреханная политика и вокруг нее бесконечная пурга слов.

Политику в подсобке представляли в лицах, занимались ею со смаком.

Самыми популярными лицами были Псаки и Мандела. Правда, и Нетаньяху с йодистым кончиком, и Обама, которого здесь звали – Обабок, а также фрау Меркель со всеми ее придатками, в дело употреблялись часто.

Чуть реже – Кличко и Ляшко. Еще реже – Столтенберг и Бжезинский.

– Псаки-псаки ходила?

– Да отстань ты, ради бога…

– Как Ляшко? В смысле, приходил кто вчерась? К Бараку склонял?