Этот хохотун, с аспидно-черной головой и пепельными крыльями, издавал по утрам странный звук: не гогот, не фырканье – какое-то глумливое посмеяние вылетало мелкими порциями из его клюва: хы-хы-гау, гы-гы-хау!
Посмеяние было похоже на предостережение…
Мы жили в палатке, в тридцати метрах от берега, и о предостережениях думать не думали. Да и зачем было о них думать! Настоящее казалось нескончаемым чудом. Одно было плохо, – я неважно знал английский язык. Трудность была вот в чем: мне хотелось его знать, не изучая, знать во всем объеме, сразу и навсегда.
С нами рядом, в отдельной палатке, жила юная учительница английского по фамилии Соснина. Она только что окончила институт, однако на вид ей больше семнадцати дать было никак нельзя.
Мне хотелось узнать у нее, как научиться иностранному языку, не корпя над грамматикой и словарями. Но пока что с юной учительницей мы почти не разговаривали, только здоровались.
Шакал вернулся снова. Сквозь рассветную муть я за ним – отогнув угол палатки – наблюдал. Шакалы здесь были редкостью, этот забрел скорей всего из Асканийского заповедника.
Наблюдать шакала мешал сон. Я снова закрыл глаза, и шакал вдруг заголосил, заплакал. Тихий, скулящий вопль сразу отогнал дремоту.
Я разлепил веки. Шакала у палатки уже не было. Зато в коротеньком ситцевом халатике сидела на корточках и тихо выла юная Соснина. Вдруг она выть перестала, подняла дынную корку и тоже ее понюхала. Дыня, скорей всего, пахла гнилью. Лицо учительницы исказила судорога, она откинула корку, встала на ноги, пошла прочь.
Я двинулся за ней.
Учительница, обернувшись, спросила:
– Хочешь меня?
– Н-не знаю, – опешил я.
– Зайдем на минуту ко мне в палатку, не бойся, правда, на минутку, да не бойся же, входи скорей…
Рядом с палаткой мелькнул, но сразу исчез Соломон Крым.
– Зайдем, Крым не помеха, – слабо улыбнулась учительница.
Мелькнувшего в рассветной мгле биолога мы сперва прозвали Деникиным. За нелюбовь к евреям и жестокость обращения с животным миром. Но потом наградили другим прозвищем: Соломон Крым. За привязанность к горам Тавриды и чтобы вышибить из него клин клином.
Предшествовало этому «награждению» вот что.
Как-то еще в начале августа, прячась от ливня в библиотеке города Геническа, мы нос к носу столкнулись с полоумным библиотекарем. Вернее, сперва столкнулся с ним я, а уж потом двое моих друзей.
Конечно, справку из дурятника мы у библиотекаря спрашивать не стали, но что он слегка вольтанутый – поняли сразу.
Шумела и сверкала гроза. Грозы на Арабатке – редкость. И хотя стрелка городских часов еще только перевалила за полдень, стало темно. Из этой тьмы худосочным червем в детской белой панамке библиотекарь и выполз.