— И человека, готового рискнуть.
Это действительно много труднее. Кому охота подцепить оспу? Предложишь такое, недолго и быть прибитым. И очень важно чтоб не болел другими гадостями, сбивает диагностику и желательно достаточно крепкого. А то сдохнет от недокормленности, попробуй убеди, что я не причем.
Если я правильно помню интернет-статьи, вариоляция дает около двух процентов смертности. Почему и бесятся противники прививок. Каждая смерть — это страх и ужас. А про разницу с обычной оспой в десять с лишним раз вспоминать не хотят. До всеобщих прививок умирали не единицы. Десятки и сотни.
Только помри кто при моей помощи не посмотрят ведь на доли процентов. Бить станут по морде, а не по оптимистическим записям. И очень больно. Как бы не насмерть.
— А преступников использовать в обмен на свободу?
— Желаю тебе решпект выразить, — сказал доктор после длинного молчания. С Остерманом надо побеседовать. Глядишь позволит по старой памяти. Только не сейчас. Не ко времени. Впрочем есть тебе чем и без того заняться. — Кажется выйдет из отрока толк, — это уже Посникову. — Два дня тебе…
— Михаил Ломоносов, — подсказываю.
— Два дня тебе представить мне план в подробностях. Что, как зачем и в какие сроки. Любой шаг со мной согласовывать. Языком зря не болтать!
Ага, мысленно соглашаюсь. Еще не хватает, чтобы слухи пошли насчет «доктора норовят пустить эпидемию». Недолго и красного петуха дождаться.
— В пьяном виде не шляться!
Будто уже ловили. Кстати не мешает поверить устойчивость моего нового организма к алкоголю. В старом теле я свою дозу нащупал. Точно соображал когда хватит и ни разу не вляпался в действительно серьезные неприятности. Но там я был хиляк и заранее старался не переходить границу. Сейчас не стоит излишне верить в непрошибаемость и не пытаться всех перепить. Здесь он прав. Количество алкоголя, принимаемое мной на грудь без сомнения другое. Но не сейчас ставить эксперименты на себе и обижаться глупо.
— Ежели выйдет у тебя, народ памятник золотой, в полный рост обязан поставить.
— Я предпочитаю монетами и конечно же не забуду поделиться с научным руководителем, — автоматически выдаю.
— Ты как скотина со мной смеешь разговаривать? — орет он так, что стекло в окне жалобно дребезжит. — Молокосос! Пшел отсюдова вон и не вздумай возвращаться без подробнейшего плана работы! Не будет этого, не будет тебе ничего. Ни денег, ни славы, ни моего уважения!
И что я такого сказал? С удовольствием возьму в научные руководители и имя рядом на обложке диссертации напишу. Он ведь прав. Слова ничего не значат. Теорию, стоит пустить текст в печать, докажут другие. А мне требуется самому сделать нечто. Я ведь уже сейчас вижу несколько направлений экспериментов.