– Да здравствует наш кок! – кричали они. – Король кухни, император жарких! По воскресеньям он будет получать три пайка вместо двух.
И Ламме сделался поваром на корабле «Бриль». И между тем как душистые супы кипели в кастрюлях, он стоял у кухонной двери, гордо, точно скипетр, держа свою большую деревянную шумовку.
И по воскресеньям он получал тройной паёк.
Когда гёзам случалось ввязаться в схватку с врагом, он охотно оставался в своей соусной лаборатории, однако иногда выходил на палубу, чтобы сделать несколько выстрелов, потом поспешно спускался к себе – присмотреть за своими соусами.
Будучи, таким образом, исправным поваром и доблестным воином, он стал общим любимцем.
Но никто не имел права проникнуть в его кухню. Ибо тут он приходил в ярость и, фехтуя своей деревянной шумовкой, колотил без пощады.
И с тех пор он был прозван Ламме Лев.
По океану, по Шельде, под солнцем, дождём, снегом, градом – зимою и летом носятся корабли гёзов.
Подняты все паруса, точно лебеди, лебеди белой свободы.
Белый цвет – свобода, синий – величие, оранжевый – принц Оранский: вот трёхцветный флаг гордых кораблей.
Вперёд на всех парусах! Вперёд на всех парусах, славные корабли; струи бьются о них, волны обливают их пеной.
Они несутся, они скользят, они летят по реке, накренив паруса до воды, быстрые, как облака под северным ветром, корабли гёзов. Слышите, как нос их рассекает волны! Бог свободных людей! Да здравствуют гёзы!
Шхуны, корветы, бриги и барки, быстрые, подобно ветру, чреватому бурей, подобно туче, чреватой молниями.
Шхуны, корветы, бриги скользят по реке. Волны, разрезанные пополам, стонут, когда они несутся со смертоубийственным жерлом длинной кулеврины на носу. Да здравствуют гёзы!
На всех парусах! На всех парусах, доблестные корабли! Волны бьются об их борта, обливая их пеной.
Христос улыбается им в облаках, в солнце, в звезде. Да здравствуют гёзы!
Кровавый король получил известие об их победах.
Смерть уже глодала палача, и тело его было полно червей. Жалкий и свирепый, скитался он по переходам замка Вальядолида, влача свои распухшие ступни и свинцом налитые икры. Он не пел никогда, жестокий тиран; когда вставала заря, он не смеялся, и когда солнце заливало его владения как бы улыбкой самого Господа, он не ощущал в своём сердце ни малейшей радости.
Уленшпигель, Ламме и Неле, ежечасно, ежеминутно рискуя своей шкурой, – если речь идёт о Ламме и Уленшпигеле, нежной кожей, если говорить о Неле, – пели, как птички; каждый погашенный гёзами костёр радовал их больше, чем чёрного короля пожар целого города.