Несмотря на возраст, у этой женщины все еще приятная кожа лица. Вот только круги под глазами и глубокая складка между ними. Но кто не испытывал в последние годы голод и страдание. Пьетро Ипато догадывался и о том, что если снять с ее головы омюсс[42], то в волосах женщины уже много седины, а на шее, выдавая возраст, сетка морщин. Но это ничего. Это все понятно. Этого можно и не замечать. Как и у всякой женщины, которая нравится мужчине.
Эта женщина нравилась Пьетро Ипато.
Нравился и ее тихий голос. Хотя капитан и не понимал ни единого произнесенного ею слова. Их понимал младенец, тянущий к лицу матери ручонки и время от времени радостно восклицавший, и тихо, с переливом, смеющийся. Ну чем не мадонна с младенцем!
Слуга-мальчонка подал капитану табурет, и, по кивку головы герцога, бокал сладкого вина. Потягивая кровь земли, как любили говорить греки, всего сотню лет назад еще хозяева островов герцога, мужчины отдали должное аромату, крепости и насыщенности пьянящего напитка. Разговор перешел на виноградники, что были так малы и плохо устроены на скудных землях островов, на их полив, что было еще печальнее, и на то, что уже почти не осталось старых виноделов с их секретами и тайнами приготовлении вина, доставшимися им от предков.
Как естественное, разговор перешел на погоду, со всегда ожидаемым дождем и на ветра, что должны пригнать тяжелые облака. От ветра перешли к парусам и к самой галере. Постепенно лицо герцога стало бордовым, а глаза налились кровью. Он встал и прошелся вдоль беседки. Отсюда ему отлично было видно все, что происходило на «Виктории». Ему припомнилось утро, и гнев вернулся к нему.
Еще бы. Вымотанные гребцы все чаще не попадали в барабанный такт. Слышались удары запоздавших весел о те, что еще пытались соблюдать правильную траекторию движения. Гребцы дышали тяжело с хрипотой.
Джованни Санудо тряхнул головой и громко велел:
– Весла на борт, – а затем уже тише подлетевшему комиту Крысобою. – Дьявол их сожри. Ладно, корми.
Умолкли барабан и флейта. Зазвучали бронзовые свистки и команды подкомитов. Над банками гребцов прокатился вздох облегчения и деревянный стук втягиваемых весел. Забегали мальчишки с деревянными лоханками и корзинами с едой.
Крепко сжимая кольца кнута, к лестнице подошел Крысобой.
– Чего тебе? – округлил на него глаза Джованни Санудо.
– Вы велели…
– Что я велел?
– Лодочник. Этот раненный… Венецианцы его вчера допрашивали.
Герцог поманил Крысобоя пальцем и тот, легко взлетев по крутой лестнице, припал губами к уху его светлости.
– Вот как, – протянул герцог, – Что ж. Давай и мы с ним побеседуем.