Человек на раскладушке не шевелился, и Соня достала сверточек из пакета. Она даже толком не успела рассмотреть, какие у нее купюры. Оказалось, пятидесятки и две десятитысячные.
Вошедшая тут же Зофья выхватила из рук Сонечки две десятки и, выбегая, крикнула:
— Маловато, ну да ладно, потом добавишь!
Вернулась она скоро.
— Пошли, — позвала Зофья, — чего тут стоишь как неродная? Я этого, — она кивнула на раскладушку, — выкину скоро, разоспался, блин горелый…
Сонечка пошла за ней, стараясь не смотреть на Барбоса, который внушал ей непреодолимый ужас.
— Садись. Ща все и сделаем… Заснул, бляха-муха, не дождался.
Зофья грохнула на стол бутылки, заткнутые газетой.
Сонечка смотрела на муть в бутылках с ужасом.
Хозяйка, заметив этот взгляд, прикрикнула:
— Не отрава! Дед у нас клевый! Свою гонит, это тебе не технарь! — Подразумевалось, что не технический спирт.
Из бумаги она вывернула пачку пельменей, банку кильки в томате и небольшой кусок черного хлеба.
— Не хватило, пришлось у деда взять, — объяснила Зофья и, оглядев все, как добропорядочная хозяйка перед большим приемом, пригласила к столу.
Напоив и накормив своего Барбоса, у которого заголубели, ожили глаза и он перестал походить на умирающего, Зофья села за стол рядом с окаменевшей Сонечкой.
Что она наделала со своей жизнью? Что еще с ней случится? Как ей уйти отсюда и куда?.. Может, снять номер в гостинице?.. А сколько он стоит?.. Она ничего не знала. В пакете лежало пятьсот долларов и три миллиона «деревянных». Доллары она решила не показывать нигде, никогда и никому. Купить билет и уехать к маме… На коленях выпросить прощение… За убийство?..
Вот теперь живи, куда прибежала, и искупай свою вину.
Зофья тянула к ней руку со стаканом.
— Давай выпей, говорю! Сидишь пялишься… Ненормальная?
Сонечка с отвращением посмотрела на залапанный стакан с желтоватой мутной жидкостью, от которой несло гадостью.
— Чего? Перепила в вагоне? Выпей! Пройдет! У меня так было, — поделилась хозяйка, — мне Женечка тогда вливал потихоньку. И сразу захорошело. Трясун у тебя? Так я отвернусь.
Новая подруга отвернулась, жуя сивую пельменину.
Сонечка, выплеснув на грязный пол муть из своего стакана, схватила кусок хлеба — он был здесь самой приемлемой пищей.
— Давай еще по чуть-чуть и потолкуем, ладушки? — предложила Зофья, диковато сверкая глазом.
Одна бутылка опустела, пришлось открывать вторую.
— Ну, че? Опять мне отворот?
Соня вылила сивуху под стол.
Выдув полстакана, Зофья заплетающимся языком произнесла:
— Слышь, Соньк, давай бабки, потом разберемся… Ты у нас… жи… — она икнула, — жи… вешь. Я вперед беру… Ладушки?