После ремеслухи стал я слесарем и должен был отрабатывать на заводе. Но не пошёл я ни в какой отдел кадров, а сразу отправился на корабль: мне же в море надо было... В детстве я начитался Джека Лондона. Полюбил его намертво. И сейчас это один из самых любимых моих писателей. Мужественный писатель. Побольше бы молодых увлекалось Джеком Лондоном - поменьше бы женоподобных, безвольных людей из наших юношей вырастало. Джек Лондон учит преодолевать, добиваться своего. Благородству учит, отваге, верности в дружбе.
Попал я на корабль к рыбакам - на дизель-электроход "Ярославль". Подошёл к капитану и чуть ли не на коленях уговорил его взять меня в команду. И меня взяли - учеником моториста. Три первые месяца форсунки чистил. Вскоре стал мотористом второго класса. Потом, спустя время, перешёл на дизель-электроход "Курган". В машинном отделении работал. Двигатели стояли там огромные, и шум и грохот - с утра до ночи: механизмы тяжёлые работают, движутся непрестанно...
Это была тяжёлые, но самые сильные годы моей жизни - годы становления характера. Два года плаванья по трём морям: Охотскому, Берингову и Японскому, и Тихому океану ... Ходили к Аляске - там в Бристольском заливе какое-то особое место ловли было: сейнера рыболовецкие добывали селёдку. Они перегружали её к нам в трюмы - и мы уходили обратно во Владивосток, с заходом в Петропавловск-Камчатский, Южно-Сахалинск, на Курильские острова.
Выходит, что детская мечта у меня осуществилась очень рано - когда был я мальчишкой восемнадцати лет. И случилась одна жизненно важная для меня история во втором рейсе. Шли мы к берегам Аляски через Сангарский пролив. Занимал один рейс, как правило, пять - шесть месяцев: это очень важная деталь для моего рассказа.
Однажды выхожу я на палубу после вахты в машинном отделении, и кто-то из команды показал мне издали человека. Строго настрого при этом запретил с ним разговаривать! Ни слова - ни полслова. Это был крепкий бойкот, вполне этим человеком заслуженный. Как потом выяснилось, водился за ним грех стукачества... И с ним действительно никто из команды не сказал ни единого слова. Даже по делу. Бывало так, что за него и вахты стояли - лишь бы никак к нему не обращаться, не входить ни в какой словесный контакт.
На моих глазах этот человек серел лицом, худел и превращался в свою собственную тень. Смотреть на него было уже невозможно: мучился он страшно. И даже понимая справедливость такого наказания, нельзя было сердцем принять окончательной, жестокой его бесповоротности.
Получилось так, что однажды я всё же не выдержал: жалко было человека. Подошёл к нему, как всегда - одиноко стоящему на палубе, и попытался с ним заговорить. Нельзя сказать, что мне это удалось - он запустил в меня таким отборным матом! И дружеской беседы не получилось... Потом я понял, что он меня спасал. Он хорошо знал законы моря. И понимал, чем грозит мне моё отступничество.