– Для меня?
Генри предпочитал более сочные фрукты. Ревень он считал горьким овощем, который зачем-то перерабатывают в полужидкий студень, чтобы затем пытать в столовых беззащитных детей. Во всех приютах и воспитательных учреждениях, где пришлось бывать Генри, случалось одно и то же: за разные проступки полагалось разное наказание, но в поощрение неизменно давали компот из ревеня. Впрочем, сейчас не время для старых обид.
Соня легко спрыгнула с жернова, наклонилась, подняла с земли корзину и принялась размахивать ею. Генри смущенно смотрел на пляшущую тень молодой женщины.
– Или вы всерьез полагаете, что лучше быть одному всегда, чем никогда? – спросила она, смеясь. Генри сразу вспомнил клочок бумаги, показанный ему Йенссеном в институте судебной медицины. «Да, бывают дни, когда все возвращается ко мне», – подумал он.
– Знаете, это написал не я, а моя жена.
Соня звонко, но почтительно рассмеялась. Девушка ему не поверила, хотя Генри сказал чистую правду. Он заметил, что ее тень уже обвилась вокруг его тени.
– Простите меня, господин Хайден…
– Генри.
Она слегка покраснела.
– Генри. С вырванной страницей получилось не очень хорошо, но мне хотелось вам написать, а с собой был только ваш роман. Вообще-то это книга моей матери. Она большая поклонница вашего таланта.
«Благословенны те, у кого есть мать», – подумал Генри. Соня обратилась к нему, непроизвольно снова перейдя на «вы»:
– У вас есть крем-фреш?
– Да, а что?
– Все становится вкуснее с кремом-фреш.
– Я уже себе это представил, – сказал Генри, и бог свидетель, он именно об этом и подумал.
Самое последнее, что ему сейчас нужно, – это новые сложности. Роман был не окончен, вопрос о том, кто будет его дописывать, повис в воздухе. Ребенок в чреве Бетти вырос уже до размера мизинца, на крыше поселился демон совести в образе куницы, и какой-то неизвестный шпик собирает о нем сведения, пытаясь добраться до его главной тайны. Будет нелегко решить все эти проблемы и восстановить порядок. Бывают моменты, когда надо подчиняться принципам, а не импульсам, и сейчас не время для всяких страстных переживаний.
Но в Соне было что-то магнетическое. Все в этой молодой женщине притягивало Генри. Заваривая чай, он время от времени ловил ее взгляд в зеркальной поверхности открытого кухонного окна. Потом они сидели в его мастерской и пили чай. Соня рассказывала о том, что учится на ветеринара и мечтает открыть здесь практику. Генри сосал остывшую трубку, мечтая, чтобы на ее месте был Сонин клитор. Не было ничего легче, чем устроить ей эту практику. Похоть Генри вознеслась до таких высот, где уже не работают слова. Каждый раз, когда Соня нагибалась, чтобы зачерпнуть крем-фреш и намазать его на пирог, в крови Генри начинали бушевать спавшие до тех пор гормоны. Несомненно, все становится вкуснее с кремом-фреш, а опасность более эротична, чем разум.