– Хайдн… как композитора?
– Да, очень похоже, но с «е», как писателя.
– Вот как? Я знаю ваши книги. К несчастью, мне пока очень трудно читать. Вы же сами видите, – Гисберт качнул висевшей на вытяжении рукой, – что у меня сейчас это плохо получится.
Хайден придвинул табуретку на сантиметр ближе к койке.
– Если хотите, я дам вам пару аудиокниг.
Фаш в это время лихорадочно соображал, какие причины могли толкнуть Хайдена на этот визит. Может быть, он ожидал увидеть здесь овощ и теперь, вероятно, сильно разочарован. «Знает ли он вообще, кто я? Может ли он это знать?» Фаш попытался выпрямиться, но лечебный воротник держал его мертвой хваткой. Свист стал громче.
– Вы что-нибудь слышите? – спросил Фаш только для того, чтобы сменить тему.
– Что?
– Свист. Здесь кто-то свистит, наверное, за стенкой.
Генри осмотрелся, прислушался и пожал плечами.
– Я ничего не слышу.
Фаш вздохнул:
– Вот и вы тоже ничего не слышите. Этот свист слышу только я.
– Это заговор. – Генри наклонился к больному. – Знаете, когда я что-то вижу или слышу, а все остальные делают вид, что не видят и не слышат, я понимаю, что это заговор.
Фаш невольно рассмеялся. От этого ему стало больно – не столько в груди, сколько в душе. Он не хотел смеяться. Смех – это примирение. Смех связывает и изгоняет дурные чувства, а он слишком многим пожертвовал своим дурным чувствам, он растил и лелеял их, так почему сейчас должен с ними расстаться?
– Вы видели, как это произошло? – спросил он, чтобы еще раз сменить тему.
Генри кивнул:
– Вы слишком быстро вошли в поворот и врезались в бетонное ограждение. Выглядело это не слишком аппетитно. Я вообще удивляюсь, как вы смогли выжить.
– Где я был? Как я выглядел?
Генри на минуту задумался. Фаш терпеливо ждал, глядя на его ухоженные руки, лежавшие на коленях. На левом запястье – часы IWC на коричневом ремешке, наверное, очень дорогие.
– Ваш автомобиль перевернулся. Кругом валялись осколки стекол. Вас зажало на заднем сиденье. Вы были без сознания, когда я вытащил вас из машины. Вы ничего не видели и не слышали.
– Вы? Вы меня вытащили?
Генри весело рассмеялся:
– Ну конечно, я. Кроме меня, там просто никого не было. Перед ударом вы меня видели. Наши взгляды встретились. Ваши глаза остались открыты, но потом вы уже ничего не видели.
– Я этого не помню. Я что-то говорил?
– Нет, вы только хрипели.
– И что было потом?
– Меня часто об этом спрашивают. Да, из вашей груди торчала здоровая железяка – вот такая, – Генри двумя пальцами показал, какого размера она была.
Правой рукой Фаш ощупал болезненное место в груди, откуда торчала трубка.