— Это совершенно неприемлемо! — Баев решительно встал, громко задвинул стул, отчеканил: — Я буду жаловаться!
Корнев сделал приглашающий жест рукой:
— Ваше право. Приемная Михал Иваныча Калинина работает с восьми часов утра…
Баев по-парадному развернулся на каблуках и вышел.
Корнев снова изможденно протер вспотевший лоб, извлек из сейфа темный пузырек с сердечными каплями и принялся капать в стакан, бормоча себе под нос:
— Вот змей! Гипноза он испугался! Отравят его, видите ли! Жаловаться он будет! Да кто тебе запрещает — иди, жалуйся!
И тут же тяжело вздохнул:
— Хотя бы война поскорее началась да не до этого стало…
Корнев долил капли водой, понюхал смесь и с отвращением отодвинул стакан, расстегнул ворот и мечтательно сказал:
— Пивку бы сейчас…
Прошкин решил способствовать тому, чтобы мечта руководителя стала реальностью, но в дверях кабинета столкнулся с Вяткиным. Вид у Вяткина был виноватый, и он, не поднимая глаз, через плечо Прошкина пробубнил:
— Владимир Митрофанович, прикажете засыпать… ну яму, около стенки на заднем дворе? Там товарищ Баев ее рулеткой меряют…
— Вяткин, вот в древнем Риме один и тот же человек никогда не расстраивал начальство дважды! Знаешь почему? — строго поинтересовался Корнев. — Так я тебе расскажу, как в древнем Риме поступали с гонцом, который принес плохую новость!
Вяткин испарился, не дожидаясь исторического экскурса. Корнев, тяжело вздыхая и снова утирая покрасневшее, потное лицо платком, обратился к Прошкину:
— Ох, ну прямо наказание какое-то… А ну как на самом деле отравят змея этого или, того хуже, пристрелят, да еще и из табельного оружия — с нас ведь спросят! Да так, что трибунал за радость покажется!
— Не дай Бог, — шепотом согласился Прошкин. Идеологически вредное замечание было настолько уместным, что Корнев даже не стал поправлять Прошкина, а только махнул ему рукой, направляясь к двери кабинета:
— Пойдем мириться, а то и правда кляузу настрочит, с такого типа станется…
За стенами Управления, привычно оберегавшими тихую прохладу, воздух неумолимо таял от удручающей жары. Но природным факторам не под силу было подавить трудовой энтузиазма товарища Баева — он стоял на коленях около лаза и при помощи рулетки споро делал замеры, высоко закатив рукава гимнастерки. Результаты Саша старательно записывал в тот самый кожаный блокнот тоже иностранной самопишущей ручкой с золотым пером.
До знаменательной встречи с Баевым неприхотливому Прошкину никогда не приходилось наблюдать человека, окруженного таким значительным количеством бытовых предметов иностранного производства, да и просто дорогих вещей. Интересно, какие у него часы? Не иначе швейцарские. И тоже золотые. Но часов на руке у Баева не было. Никаких. Зато при внимательном разглядывании этих непривычно ухоженных голых рук Прошкин увидал татуировку. Куда-то под закатанный рукав, обвив несколько раз предплечье, убегала черная змейка. При ближайшем рассмотрении змейка оказалась вовсе не ползучим гадом, а витиеватой плотной надписью, сделанной арабской вязью…