– Я заплатил счастьем за ошибки, которые совершил, и не стремлюсь быть счастливым. Я отказываюсь от него, но мне нужно что-то, чтобы жить и дышать.
– У тебя есть жена, она родит тебе сына, и еще многих, Ренато. Сотни, тысячи существ зависят от тебя. Твое положение и богатство дают тебе право быть королем, но и иметь обязанности. Многое может заполнить твою жизнь и забыть о той женщине в монастыре, которую ты захотел полюбить слишком поздно.
– Моника, я понимаю твои причины, они взвешены и соразмерны, но оставь мне луч света, луч надежды. Не заключай себя в монастыре! Не возводи другую стену! Единственное, о чем я прошу. Когда расторгнут союз, связывающий тебя с Хуаном Дьяволом…
Моника вздрогнула, словно имя причиняло боль, словно один только его намек тронул за живое, но взяла себя в руки и сжала губы. Только подняла голубые глаза и остановила их на Ренато, взгляд ее сверкнул стальным блеском:
– Почему бы тебе на оставить все это?
– К сожалению, я не могу. Позволь мне закончить. Когда расторгнут твой брак с Хуаном, ты будешь свободной в своих действиях. Сможешь жить в мире при свете солнца. И есть тысячи вещей, которые могут заполнить твою жизнь, пока ты ждешь.
– Чего жду?
– Не знаю. Чуда, которым милостиво одарит нас Бог, когда падут мои цепи, которые я заслужил носить. Знаю, ты не скажешь ни слова, не обвинишь ее ни в чем. Ты настолько благородна, насколько она мелочна. Ты знаешь, что она предала мое сердце, обманула, уничтожила мои мечты, была со мной эгоистичной и жестокой. Не могу сказать, что она предала меня как жена, но тем не менее, я привязан к ней, и из-за нее мне не хватает света твоих глаз…
Долгое время Ренато Д`Отремон стоял неподвижно, опустив голову, отодвинувшись от нее, а Моника, стоя посреди комнаты, спрашивала с ужасом свое сердце, почему эти слова любви звучат холодно и пусто, почему человек, которого она однажды полюбила, говорил эти слова, которые она мечтала услышать раньше, которые теперь ничего не вызывали в ней. Почему боль, которая казалась потухшей, поднялась в ее душе ответом в виде образа другого человека, и тогда в ней поднялась волна жалости к человеку, страдающему о ней.
– Я ужасно страдаю, Моника! Почему ты не говоришь, что тоже безутешно страдала? Почему моя боль не вызывает у тебя ничего, это твоя месть?
– Это было бы глупо и жестоко.
– Ты была бы жестокой, но не оставила бы надежды утолить обиду.
– Я не держу на тебя обиды.
– Не это! – сетовал Ренато в бесконечной скорби. – Твоя любовь ко мне уже мертва?
– Да, Ренато, мертва, так непростительно мертва. Но почему ты хочешь, чтобы было иначе?