Я что-то буркнул в ответ. Она с трудом забралась на зеленую скамейку, расплылась, растеклась по ней, грузно осела, приоткрыла рот и задумчиво подняла белые глаза к высокому, с легкими облачками небу.
— А вот ты знаешь, Алеша, — немного насморочно заговорила она, ибо была слегка простужена. — Вчера ночью дождик шел, ты не слышал, наверное. А я не спала. Говорят, что в дождь хорошо спится, но я, наоборот, так всегда мучаюсь, плачу и как будто жду чего-то хорошего, чистого. Так после ночного дождя сегодня много дождевых червей. А я недавно где-то прочитала, что дождевые черви слепые…
— Естественно, слепые, — хмыкнул я. — Они же в земле живут. Что ж тут интересного?
— А я подумала, знаешь, что? Что раз у них глазок совсем нет, то как-то ведь они должны все различать. Значит, у них должно быть какое-то… ну, что-то такое, что им заменяет глазки.
— Ну и что?
— Вот у меня, Алеша, нет здоровья. Конечно, немножко есть, но очень, очень мало. Значит, что-то должно и у меня быть, что заменяет мне здоровье. Ведь правда, Алеша? — Она выкатила на меня глаза, дыша с хрипом, тяжело.
— Наверное… может быть… что-то есть, — сбивчиво проговорил я, вновь поддаваясь чувству жалости.
— Конечно, есть! — счастливым голосом сказала Верочка — Я думаю, что у меня есть мама, есть Дуся, есть ты, и вы мне заменяете мое здоровье. Это же так замечательно, что у меня вы все есть. Все вы, вы все.. — Закончить она не смогла, захлюпала носом, заколебалась вся, зарыдала.
И в этом ее «все вы», в перечислении нас троих было такое бездонное, вселенское одиночество, такая оторванность от этого мира, что мне стало душно-сладко и к глазам подступили слезы.
— Верочка, — сказал я, забывая обо всем. — Ты знай, что если тебе я буду нужен, если когда-нибудь тебе помочь там надо будет или еще что-нибудь, то я всегда… — Волнение тоже мешало мне договорить.
Верочка плакала, заливалась слезами и кивала своей огромной головой, и реденькая косичка прыгала у нее на затылке. Она пыталась сказать что-то похожее на «спасибо», но выговорить не могла. Потом слезла со скамейки, нервно махнула мне рукой и скрылась за дверью.
Когда на следующее утро я пришел в школу, ко мне сразу подскочил Серега.
— Ну что, — ухмыльнулся он, — опять весь день во-ло-си-ки разглядывал?
— Какие волосики? — не понял я сразу.
— Какие, какие! Да у Батистихи своей на ногах! Какие!
«А! — озарился я мыслью. — А я и забыл про это!» И сразу, моментально Верочка стала мне отвратительна. Что-то гадкое, темное заползло в мое сознание, холодком прошлось по спине, дернуло меня ознобом. А Серега стоял рядом, сочувственно смотрел на меня и улыбался.