И просто ли испить такую чашу —
Подругой гения
Вдруг стать в осьмнадцать лет?..
Наталья Николаевна, Наташа,
И после смерти вам покоя нет!
Была прекрасна — виновата, значит:
Такое ясно каждому как день.
И негодуют, сетуют, судачат
И судят–рядят все, кому не лень.
А просто ли испить такую чашу?
И так ли весело и гладко шли
Дела у той, что сестры звала «Таша»,
А мы — великосветски! — «Натали»?
…Поэта носит по степям и хатам,
Он у Емельки Пугача «в плену».
Лишь спрашивает в письмах грубовато,
По–русски, по–расейски:
«Ты брюхата?» —
Свою великосветскую жену.
И на дворе на постоялом где–то
Строчит ей снова:
«Не зови, постой!»
И тянутся прелестницы к поэту,
И сам он, как известно, не святой…
Да, торопила — скоро роды снова.
Да, ревновала и звала домой.
Что этой девочке до Пугачева,
Когда порой хоть в петлю лезть самой?
Коль не любила бы —
Не ревновала.
В нее влюблялись? —
В том дурного нет.
А если льстило быть царицей бала —
Вот криминал
В осьмнадцать, двадцать лет!
Бледна, тонка, застенчива —
Мадонна,
Как будто бы сошедшая с холста.
А сплетни, анонимки —
Все законно:
Всегда их привлекала красота.
Но повторять наветы нам негоже,
Забыли мы, что, уходя с земли,
Поэт просил Наташу не тревожить —
Оставим же в покое…
Натали.