С глубоким сожалением приходится признать, что мы будем, как и любая другая страна, прошедшая в своей недавней истории через подобные трагедии, обречены на такое положение вещей, пока не создадим новые политические механизмы, новый политический режим. Механизмы и режим, которые, во-первых, обеспечат приток в руководство сильных людей (не только благодаря «его величеству» случаю, как это произошло с М.С. Горбачевым да, пожалуй, в какой-то мере и с Ю.В. Андроповым). А кроме того – и это не менее важно, – развитие демократических институтов откроет возможность поправлять и даже предотвращать неправильные решения, а в случае необходимости – их менять. Или даже менять самих лидеров. Историческое значение начатой в нашей стране политической реформы как раз в этом и состоит – она должна создать такие механизмы, режим, институты. Успех реформы не только позволит решить важные текущие задачи. Он, по существу, будет означать рубеж в политической истории нашей страны, когда мы действительно не только оставим позади тиранию Сталина, но и распрощаемся с ее тягостными последствиями.
Но это мысли задним числом. А тогда… Тогда я и, по-моему, подавляющее большинство сторонников курса XX съезда беспокоились, разочаровывались, а потом обретали новую надежду, маялись в неуверенности, но все же верили. Верили в том числе и в то, что Брежнев – это более предпочтительная кандидатура, коль скоро сместили Хрущева. И думали, что его поэтому надо поддерживать, ему надо помогать. (Хотя для работников моего ранга вопрос о поддержке стоял больше в плане внутренних ощущений и чувств – реальные пути воздействия на события были более ограниченны.) Тем более что очень скоро выяснилось, что партию толкают вправо конкуренты, соперники Брежнева. Как, впрочем, и некоторые его приближенные (его ближайшее окружение, и шлейф тянувшихся за ним людей из Днепропетровска – в Молдавию, из Молдавии – в Казахстан, из Казахстана – в Москву был одной из самых пагубных слабостей этого деятеля). Вправо толкали политику и консервативные функционеры, не соперничавшие с Брежневым, но занимавшие видные посты в руководстве (Кириленко, Суслов, Шелест, Полянский, Демичев и др.). Развертывалась настоящая борьба, так сказать, «за душу» самого Брежнева, которого многие хотели сделать проводником и главным исполнителем правоконсервативного курса. Курса на реабилитацию Сталина и сталинщины, на возврат к старым догмам внутренней и внешней политики.
Выбор позиции, ставший неизбежным в условиях этой борьбы, я и мои товарищи из числа консультантов, конечно, сделали сами. Но его нам облегчил Андропов, быстро определившийся, поддержавший Брежнева (не думаю, что только в силу ставшей почти второй натурой каждого партийного работника привычки поддерживать руководство). Мало того, он сам, лично включился (конечно, осторожно – по тогдашним правилам аппаратной игры) в борьбу за формирование политических позиций нового лидера. Эта борьба шла тогда в работе над каждым документом, каждой речью, многими политическими статьями (если они рассылались в ЦК и таким образом попадали на обсуждение секретарям ЦК и некоторым работникам аппарата).