После скоропостижной кончины – в результате сердечного приступа – Н.Н. Иноземцева в августе 1982 года (я да и врачи, с которыми я говорил, видим между травлей института и смертью его директора прямую связь) была сделана еще одна попытка возобновить атаку на ИМЭМО. В МГК КПСС возник план роспуска парткома института и замены его секретаря, начала новой проработки руководства и коллектива. Этот план был близок к осуществлению.
Помню, во второй половине октября, в одно из воскресений, мне позвонил домой близкий друг, работавший в ИМЭМО. И сказал, что на следующий четверг по требованию горкома назначено партийное собрание, которое работники Отдела науки ЦК КПСС и МГК хотят превратить в шумный проработочный спектакль, настоящий разгром института. Я в это время работал за городом (домой приезжал лишь на выходной) в группе, которая готовила материалы к очередному пленуму ЦК, посвященному плану и бюджету на следующий год, в той самой группе, в которую неизменно приглашали – до его смерти – и Н.Н. Иноземцева. Я в понедельник рассказал обо всем товарищам, и у нас с А.Е. Бовиным созрел план: попытаться во время намеченного на следующий день первого обсуждения материалов у Брежнева поговорить с ним обо всем этом деле – если, конечно, состояние здоровья генерального секретаря будет таким, что с ним можно будет всерьез разговаривать.
Во вторник (числа точно не помню, но в память запало, что было это за два дня до партсобрания в ИМЭМО) встреча с Брежневым состоялась, самочувствие его было неплохим, и в конце деловой части разговора мы с Бовиным попросили уделить нам несколько минут, как мы сказали, «по личному вопросу». После этого участвовавшие во встрече Г.Э. Цуканов и Н.В. Шишлин вышли, и мы рассказали Брежневу о неприятностях, которые обрушились на Иноземцева и, видимо, ускорили его смерть, и о том, что на послезавтра намечено партийное собрание, где постараются испачкать и память о нем, а также планируют учинить погром в институте.
Брежнев, для которого, судя по его реакции, это было новостью, спросил: «Кому звонить?» Мы, посовещавшись, сказали – лучше всего, наверное, Гришину, который был председателем партийной комиссии, расследовавшей это дело, тем более что и директива о проведении партсобрания исходила из МГК. Сделав нам знак, чтобы мы молчали, Брежнев нажал соответствующую кнопку «домофона» (как называли аппарат, соединявший его с двумя-тремя десятками руководящих деятелей; притом трубку брать не надо было, аппарат был оснащен как динамиком, так и микрофоном). Тут же раздался голос Гришина: «Здравствуйте, Леонид Ильич, слушаю вас».