– А вы, я смотрю, батенька, и поездить тоже успели, – заметил Мосолов.
– Да, после отставки я много где побывал, – сказал инженер. – Я ведь изучал инженерное дело не только в университете, я и в фирме Белла успел поработать.
– А что вы думаете о проектах новых германских дирижаблей? – спросил его младший Мосолов, Дмитрий. – Мне кажется, с их помощью немцы вскоре завоюют все небо.
– Нет, этого не стоит опасаться, – уверенно заявил Дружинин. – Небо завоюют вовсе не дирижабли, а самолеты. У надувных воздушных средств есть уязвимые места.
И он кратко, не пускаясь в излишние подробности, разобрал сравнительные достоинства и недостатки двух видов воздушных судов. Во время своего рассказа он несколько раз ловил на себе взгляд Маши – она смотрела на гостя с любопытством, что было понятно, и почему-то также с испугом – или это Дружинину только показалось?
Благодаря Маше разговор вскоре свернул на культурную жизнь столицы. Говорили о прошедшей выставке картин художника Серова, о появлении каких-то скандальных поэтов-футуристов, о предстоящем выступлении модного поэта Северянина.
– У нас на женских курсах, где я учусь, – рассказывала Маша, – все девушки без ума от этого Северянина. А я его терпеть не могу! Пошлый гаер! «Я явления жизни превратил в грёзофарс!» Тоже мне, волшебник! Мне кажется, все эти утонченные символисты, певцы смерти, – лишь проявление дряблости нашей культуры. Мне ближе другой новый поэт, Гумилев. Он воспевает пиратов, разбойников, храбрых людей – это по мне!
– Я стихов Гумилева не знаю, – заметил хозяин дома, – но слышал, что он офицер, это похвально. А вообще эти Машины слова доказывают, что она целиком в меня, моя дочь. Мне тоже не нравится расслабленность, свойственная нынешней молодежи.
– Молодежь бывает разная, – заметил на это Дружинин. – И стихи тоже должны быть разными. Ведь человек не состоит из одних только мускулов, у него еще и нервы есть, и мозг. Нельзя воспевать одни только сражения.
– Да, нельзя! – сказала Маша. – Можно воспевать еще борьбу за справедливое дело, борьбу против угнетателей. Это лучше всего делает не Гумилев, а Горький. И вот это мое увлечение папа никогда не одобрит. Ведь Горький – певец революции, а папа революцию не одобряет…
И Маша усмехнулась, но усмешка была какой-то горькой. И вновь испытующе глянула на Дружинина.
Маша угадала: отец, да и другие члены семьи весьма скептически высказались о творчестве Горького. Потом перешли на новые постановки Художественного театра.
Когда обед подошел к концу, Мосолов сказал:
– Давайте, Игорь Сергеевич, пройдем ко мне в кабинет, выкурим там по сигаре. У нас с вами осталась пара вопросов, которые надо обсудить.