* * *
Быть старообрядцем — значит необычайно высоко чтить авторитет книги. Старообрядцы не просто единственная категория русского населения Сибири, которая бережно хранит «древлие книги», передавая их и заключенные в них мысли, чувства, знания из поколения в поколение; они — единственные, кто упорно продолжают от руки переписывать книги, переплетать их в надежные кожано-деревянные переплеты, поддерживая тем существование своеобразных средневековых скрипториев — мастерских по изготовлению книг (и это — на пятом столетии существования на Руси типографского печатного станка!). Старообрядцы — единственные, кто сумел сохранить типично средневековые отношения человека и книги.
Много десятилетий имея дело со старообрядцами и их книгами, удивляешься тому, что в их среде, кажется, нетрудно прослыть книгочеем и книжным знатоком. Но необычайно редко встречаешь старообрядца, у которого множество личных книг; обычно тех, которые держат у себя в доме, которые читаются ежедневно — две-три, много — пять книг. Всю жизнь читает пять книг, но — книгочей!? Беседуешь с ним — действительно, многомудрый собеседник с живыми до глубокой старости глазами и богатейшей речью, которую все реже и реже встречаешь в обыденной жизни.
— Да какие книги? Мы малограмотные, почитываем вот Псалтирь да Евангелие, по праздникам — сборничок письменной, в нем поучения и слова из Пролога — еще от тятиного отца остался, сам его и переписывал…
Две-три книги могут всю жизнь окормлять духовно? Тогда какого же немыслимого уровня духовности достигли сегодня мы, имеющие дома сотни и сотни книг — часто повернуться невозможно из-за них?
Оказывается, дело не в количестве книг, а в способе чтения.
Сегодня мы берем новую книгу и, «проработав» ее, ставим на полку — всю нужную информацию (в том числе и духовно-эмоциональную) мы вычерпали из этой книги — вычерпали, и неизвестно, когда и для чего снова снимем ее с полки; вполне может быть, возьмем ее для того, чтобы освободить место для другой подобной книги.
Можно возразить против такого понимания современного процесса чтения и привести в пример любые любимые книги (классику, например, поэзию), к которым обращаемся многократно. Но многократное обращение к любимой книге (речь не о подручном повседневном справочнике, а о книге, о которой думаешь как о дорогом тебе человеке!) таит в себе, как кажется, чудом и только локально сохранившийся реликт именно средневекового отношения к книге.
Такое отношение к книге и чтению подразумевает не получение «новой информации» — какая может быть «новая информация» в книге, которая содержит вечные, неизменяемые Божественные истины, истины, дающие истинный смысл земному человеческому существованию и приуготовляющие его к вечной жизни?! Это содержание твердо усваивается с первых разумных шагов по жизни.