Он осторожно поднялся по скользким ступеням, потянул на себя разбухшую дверь. Она неохотно подалась. Все правильно, такие святые отшельники, как этот дед Никишка, по долгу службы живут с незапертыми дверями. «Мир входящему!» Ну что же, сейчас мы проверим, какой это мир…
В сенях мерзко воняло сыростью, почему-то свежей землей. Черт, как будто на краю могилы стоишь! Поганая все-таки штука – старость.
– Кто тут? – Голос из-за второй двери.
– Это я.
Старик встал на пороге – черный, словно обугленный в слабом свете, дрожавшем за его спиной.
– Ты?.. Пришел, значит.
Да он вроде и не удивился позднему – или раннему, это уж как посмотреть! – гостю.
– А ты что, меня ждал?
– Знал, что не утерпишь, прибежишь долю свою искать.
Долю?! Да он что, смеется?
– Ты, наверное, шутишь, Никифор Иваныч. Какую еще долю?! Чур без доли, как мы пацанами говорили, если что-то найдем!
– Ну, тогда быть тебе вовсе бездольным, парень. Доля – это ведь не часть. Это судьба.
Псих скрипнул зубами. Он что, играть с ним в слова вздумал, этот старый домовой?
– Мне известно, что где-то здесь, в скиту, хранятся несметные сокровища, – невнятно выговорил он. – Не знаю, правда или нет, будто это те самые дары, которые Ольга привезла когда-то из Византии вместе с крестом, которым ее обратил в православие сам император Константин. Вы, староверы, считаете, что эти реликвии должны принадлежать только последователям истинной веры, а не поганым никонианам, поэтому и укрыли их надежно, еще когда началось гонение на последователей Аввакума. Так?
Дед Никифор молчал, однако Психу показалось, будто он вздрогнул. Или это пламя свечи дрогнуло от порыва сквознячка?
Однако голос его, когда он заговорил, звучал подчеркнуто равнодушно:
– Морок это и бред. Кощуны, наваждение диаволово. Откуда только взял ты эту чушь?
– Сорока на хвосте принесла, – с издевкой сказал Псих. – Имя той сороки – Федька, внучок твой.
– Федька?.. – Наступило молчание, словно старик силился вспомнить, кто это такой. И вдруг пробормотал – словно бы с изумлением: – А ведь ты врешь. Помер Федька, уж сколько годов тому. В войну помер. Я это доподлинно знаю, как если бы сам при той кончине предстоял.
– Ух ты! – Псих даже отпрянул с нарочитым изумлением. – Ответ правильный! Ну, верно говорят, что ты стопроцентный колдун. Экстрасенс, не побоюсь этого слова… Да, внучок твой откинул коньки в военном госпитале, в сорок втором году, после тяжелого ранения. Но не ты предстоял, извините за выражение, при его кончине, а некая особа. Ей-то он и открыл душу, ей-то и исповедался, ее-то и посвятил во все ваши маленькие тайны.