– Я бы даже не так ставил вопрос. Билет, в любом случае, есть, потому что он нам очень нужен. Впрочем, если вдруг что, поезда пока тоже не отменили. Не пропадем. Доедай свой стейк. А я пока покурю.
…Пошел на улицу без пальто, по дороге подумал: «Дурак, замерзну», – а все равно поленился лишний раз заходить в гардероб. Но когда закрыл за собой тяжелую дубовую дверь, обнаружил, что снаружи совсем не холодно. То есть и раньше было вполне ничего, но сейчас явно стало гораздо теплей.
Понял: все дело в ветре. Ветер переменился. Теперь он не с северо-запада, не с Балтийского моря, а, похоже, откуда-то с юга. Или даже с юго-востока, с черноморского побережья, где точно такой же ветер, влажный и почти по-летнему теплый дует всегда в октябре. Ради него, забив на лекции и все остальные дела, ездили в Одессу каждую осень, когда купаться и загорать было уже поздновато, жить на пляже в палатке – тем более, зато гулять – в самый раз. Останавливались у какой-нибудь из его гостеприимных подружек, Марик и Мэй старательно, но неумело изображали влюбленную пару, просто чтобы не было лишних вопросов, кто кому кто – такое поди объясни. Иногда, возвращаясь вечером к месту очередного ночлега, строго им говорил: «Хотя бы сегодня не забудьте попрыгать на этом гнусном скрипучем диване прежде, чем завалитесь спать, а то как-то неприлично выходит, никакого от вас беспокойства уже которую ночь», – и потом хохотали втроем, до слез, до бессильного поросячьего хрюка, представив себе, как их разговор звучит со стороны.
Каждое утро шли на вокзал, садились там в электричку до Белгорода-Днестровского, выходили чаще всего на Студенческой, но иногда на Нагорной или даже на Солнечной и долго бесцельно бродили по опустевшим пляжам, пили прихваченное с собой сухое вино, причем не ради опьянения, а, наоборот, чтобы сохранить хоть какие-то остатки трезвости, вино – простая, понятная штука, быстро возвращает на землю. Впрочем, сигареты в этом смысле еще эффективней, ради этого когда-то и начал курить. И до сих пор не бросил, потому что – а как еще возвращаться на землю из, скажем так, внутреннего космоса, звенящей живой пустоты, из которой берется все, в которую все уходит, которая чистый свет, как сегодня сказала Мэй. Знает, о чем говорит.
Там, на этих песчаных пляжах, порой достаточно было закрыть на секунду глаза, сделать шаг в сторону моря или обратно, не имеет значения, как вдруг обнаруживалось, что уже прошло, например, три с половиной часа, и мы каким-то образом дошли от Студенческой чуть ли не до Шабо, вот так вот, просто по берегу, миновав все препятствия, включая заборы закрытых на зиму пансионатов, лодочные сараи и необозримую, возвышающуюся до самого неба, свалку автомобильных шин. И только потом, закурив, отхлебнув кислого, как уксус, вина, вспоминаешь подробности этой прогулки, долгий сладостный сон наяву, в котором вроде бы совершенно ничего не происходило, кроме ходьбы по берегу, а на самом деле, в теле звучала музыка, сами собой выпевались немыслимые, непроизносимые слова, из теплого ветра, соленой воды и солнечного огня лепились причудливые фрагменты каких-то смутно знакомых вселенных, сами собой, как в детстве песочные замки: набираешь полную горсть мокрого настоящего совершенного времени и смотришь, как оно течет из твоей руки сверху вниз, как твердеет и обретает форму, а потом…