Марик тогда промолчал, ответила Мэй:
– Лейн – это призрачный город у моря, который всякий раз сам решает, быть ему видимым или нет – просто под настроение. И у какого именно моря он расположен, это город тоже решает сам, то и дело выбирает что-нибудь новенькое, но у жителей еще не было случая пожалеть о его решении, у Лейна отличный вкус. Живут здесь рыбаки, земледельцы, пекари и поэты, всю остальную работу город делает сам, строит дома, ремонтирует улицы, придумывает одежду, следит за чистотой, но добывать еду и писать стихи приходится людям – все честно, каждый должен вносить свой вклад. Странников здесь принимают, всяких, живых и мертвых, всем позволяют остаться, потому что каждый, кто хоть раз отразился в зеркальных небесах Лейна, становится его гражданином – раз и навсегда.
Улыбнулся:
– Отлично. Мы в них уже отразились и до сих пор отражаемся, значит не надо париться с визой, лично мне это подходит. И стихи я когда-то писал, и рыбалку люблю, точно не пропадем!
И кажется, именно в этот момент Марик, до сих пор сидевший молча, закрывший лицо руками, жестом отказавшийся от вина, вскочил и побежал к морю, не разуваясь, влетел в него и, уже стоя по пояс в воде, закричал так громко, что задрожала земля: «Я так не хочу!»
Конечно, бросились следом, силой, вдвоем вытащили его из воды, да он и не сопротивлялся особо, обмяк, висел на руках, как мешок. Промокли все трое насквозь, Мэй еще деловито сказала: «Ладно, чтобы не так обидно, будем считать, мы просто попали под давешний дождь без зонта».
Марика кое-как усадили, трясли, расспрашивали, успокаивали, заставили выпить остатки вина, в этих хлопотах как-то забыли про зеркальное небо, было не до него. И только потом, когда достав из кармана раскисшие от воды сигареты, с досадой подумал: «Хрен я теперь покурю. Ничего себе новости! Интересно, хоть один вольный огородник в этом прекрасном невидимом Лейне выращивает табак?» – вдруг заметил, что небо над головой уже не зеркальное, а самое обыкновенное, голубое, по-осеннему бледное, и клочок исчезающей радуги застрял в облаках.
И как-то сразу понял: ну да, все правильно, Маркин сказал: «Не хочу», – и стало по его воле, все-таки он у нас главный в такого рода делах. Всегда это знал и до сих пор думал, что все только к лучшему. Но оказалось не так.
А вслух произнес:
– Похоже, рыбалка и стихи отменяются. Поехали домой сушиться.
В электричке молчал, совершенно потрясенный силой собственного отчаяния. Прежде не представлял, что в одного человека может поместиться столько горя сразу. Да еще и практически без повода. Думал: «Ну ладно, предположим, с нами случилось что-то невероятное. То есть не «что-то», а совершенно конкретные зеркальные небеса. Скорее всего, просто примерещились – всем троим сразу, ну да, с нами и раньше подобные штуки случались. А даже если не примерещились, если были на самом деле – о чем горевать человеку, чудом оказавшемуся в каком-то неведомом измерении и благополучно вернувшемуся оттуда домой? Наоборот, радоваться надо, что все так отлично закончилось, и теперь мы вместе едем в Одессу, где можно будет купить сигареты и сразу же к Галке – греться, сушиться, обедать, открыть пару бутылок вина, и продолжение вечера тебе, не сомневаюсь, понравится, нравилось же до сих пор…»